противники отмены рабства в Соединённых штатах и крепостного права в России. Никто из них не говорил, что ему нравится обходиться с людьми как скотом, зато все приводили омерзительно заботливые аргументы: дескать, крепостные – они же как дети, они не выживут на свободе. Отпускать их безответственно, ведь они не как мы, без надзора и воспитания они никак не справятся. Когда кто-то говорит, что русские какие-то особенные по рождению, за этим не стоит ничего хорошего. Никто не говорит: «В шестидесятые годы русские за несколько лет создали с нуля самую прогрессивную судебную систему, правовые институты и верховенство закона у них в крови». Нет, всегда имеется в виду какое-то дерьмо. У русских всегда был царь, без свирепой вертикальной власти они ничего не могут, а дай им свободу, они сразу друг друга перебьют. Идея о том, что русские – это такой Франкенштейн, которого господь собрал из остатков запчастей для нормального человечества, зверь, который не пригоден для жизни за пределами клетки – эта идея бесконечно вредная. Она – основа сюжета, на котором стоит путинский режим. С негодными и опасными для себя и окружающих людьми нужно разговаривать палкой, другого языка они не понимают. Так ведь он и говорит всё время. Что отдельно удивительно, сюжет, который призван объяснить, почему немец может выбирать себе власть, а нам не положено, песня эта едина и для путинских пропагандистов, и для некоторой части украинских спикеров, и для тех, кто называет себя российской оппозицией даже, хотя идея эта выгодна для Путина и ужасна для всех остальных. Из неё выходит, что русские будут представлять угрозу для всего человечества, воевать и убивать безотносительно Путина и его режима, а значит, единственный выход из этой ситуации – физическое уничтожение целого этноса, который просто бракован на этапе сборки. Это длинный разговор, мы только его начинаем, поэтому начнём с того аргумента, который приводил сам Лебедев, о том, что подъезд в Киеве и Москве ничем не отличается, там и там стоит глухая железная дверь, которой люди совершенно не как европейцы отгораживаются от всего мира. Азиатами по Лебедеву нас делает именно вот эта неспособность к коллективному действию, неспособность улучшать среду вокруг себя. Мы заботимся о том, как выглядит наша квартира, но все, кто за её пределами – это чужой враждебный мир, куда можно только мусор выбрасывать. Этот аргумент соответствует реальности, он не вымышленный, но вымышлены тут причины. Дело совсем не в том, что мы родились мрачными одиночками, неспособными скинуться на замену лавки в собственном дворе, дело в том, какой страшный режим мы пережили. Тоталитаризм – это не выкрученный на максимум авторитаризм, как принято думать, это очень особенный строй, и главный его компонент – принудительная общность. Советский союз, гитлеровская германия, маоистский Китай – неважно, о каком из этих режимов речь. В любом из этих режимов человек, едва встав на ноги, приписывается к организации. Тебе семь лет, ты читаешь по слогам, только-только писать планируешь учиться, твои политические симпатии ограничиваются тем, что мороженка – это хорошо, а овощи – плохо. Бывают, конечно, вундеркинды, но, как правило, набор ценностей и взглядов в первом классе какой-то такой, довольно приземлённый, не выходящий на уровень высоких философских абстракций. Но государство уже за тебя решило, что ты коммунист, тебя выстраивают на линейки, вешают значок с Лениным, объявляют октябрёнком. Теперь твой класс не просто вместе учится буквы разные писать тонким пёрышком в тетрадь, теперь это отряд, а школа – дружина. Всем плевать, что ты слово «коммунизм» не выговариваешь даже, тебя просто взяли и поставили на нижнюю ступень пирамиды, верхушка которой упирается в Политбюро КПСС. Даже я успел в московском детском саду послушать, какой хороший был дедушка Ленин, хотя ходил туда в 1989 году. По задумке государства, эта общность не отпустит тебя до самой могилы. Пионерия, комсомол, партия, союзы, комитеты – ты всю жизнь должен быть приписан к какой-то организации безотносительно твоего мнения. Организации государственной, идущей прямо сверху вниз. Движение «наши» и прочие попытки российских властей заигрывать с молодёжью часто пытались сравнивать с комсомолом, но они в корне не похожи. Вступление в «Наши» и поездку на Селигер в некоторых случаях могли проложить самым хитрым дорогу к освоению государственного бабла. В стандартном раскладе вовлечение в подобную структуру ни на что особенно не влияет. Можно спокойно жить, учиться и работать, не имея с этой организацией ничего общего. А вот отсутствие комсомольского билета в СССР – это клеймо на всю жизнь, без него можно сразу со школьной скамьи отправляться истопником в котельную. В институт, техникум, училище ты не поступишь, нормальной работы не найдёшь. Об очереди на квартиру вообще забудь. Невступление в государственные организации – это форма социального самоубийства, исключение из такой организации – социальная казнь. Что ни возьми, хоть карьеру и образование, что возможность получить жильё и съездить в санаторий – всё завязано на государственные организации, на принудительные сообщества, имеющие над человеком гигантскую власть. Это способ функционирования таких режимов, все должны быть к чему-то приписаны, за каждым должны наблюдать сотни глаз. Всем положено выполнять ритуалы: ходить на собрания и демонстрации, субботники и построения даже не для того, чтобы насыщаться партийной агитацией, это некий эрзац глобальной системы видеонаблюдения и социального рейтинга. За каждым должен быть пригляд. Любой, кто хочет себя из этой бодрой деятельности исключить, жить свою частную жизнь, ничего о себе не рассказывать и не показывать, не быть в государственном коллективе – такой человек сразу вызывает подозрение: это чем он там таким занимается? Чего такого задумал, что с коллективом не хочет? Так работает не только тоталитарное государство, но и, например, тоталитарные секты. Они изолируют человека, ограничивают круг общения и получаемой им информации, обрезают контакты с семьёй и друзьями, лишают контакта с внешним миром. Изгнание или выход из секты должны стать для человека потерей всего. Тем более, тоталитарные государства переживают, если люди объединяются самостоятельно со сколь угодно безобидными мотивами. Во времена сталинского террора были дела об обществах филателистов и шахматистов, и это не глупость, это логика тоталитарного режима. Неважно, с какими целями люди объединяются, важно, что они организуют себе сообщество вне государственной системы, сами себе задают повестку и темы для разговоров. Важно, что они создали пространство, где можно спрятаться от государства и не остаться в одиночестве, а когда предмет и правила ваших обсуждений определяет не государство, то путь от изучения бабочек до разговоров о политике