встают чередой над лугом,

Среди снующих живых, жующих сахарный лотос,

Мимо болот, где расцветает логос,

И вот он снова подходит к жилищу, такой простой,

Стучится в двери и крестится на пустой

Красный угол.

«Мои родные сын и дочь

Не прогоните батьку прочь

Пришедши темными путями

Чтобы вот тут сегодня с вами

Я есть высоких зрелищ зритель

Я ваш потерянный родитель

А если вы о цвете глаз

То он меняется у нас

Восставших из земного праха

Во тьму вперявшихся без страха

И кстати передайте Оле

Пусть мне поставит свечку что ли»

И расцветало, а потом

укутывалось снегом поле.

Вот я, я становлюсь все меньше

В глазах живых мужчин и женщин,

Вот я иду оврагом логом

Для чтобы вам сказать о многом

Я кто, я голос, я никто,

Я человек, я то в пальто,

Я оболочка оболочек,

Вместилище сынов и дочек,

Я отдал свой язык чужим,

С которыми мы там лежим.

И вот он снова проходит оврагом логом,

Где голый ветер свищет во поле голом,

И постепенно вырастающий в нем новый голос

Колется и болит, растопырившись, словно колос,

Словно бы малый якорь крепко вонзился в мякоть

Левого глаза так, что даже и не заплакать.

Мимо сборщиц травы маленькими руками,

Вглядывающихся во рвы, что они зовут облаками,

Мимо мертвых, во рвах лепечущих тихой речью,

Мимо ночи, ползущей ему навстречу,

Мимо орла, который, тяжел и страшен, проносится мимо башен-

ного орудия на танке, который уже не страшен.

Леса и поля мимо, а как иначе,

Мимо обломков слов, что уже ничего не значит,

Ветер врастает в юг, как в палец врастает ноготь,

И все это вместе врастает в полночный деготь,

Мимо пучков травы, мимо кустов полыни,

Мимо всего, что было и уже не будет отныне,

Вот он идет и видит — вот огоньки в долине,

Горстка домов, расползающихся по глине,

Там, где нигде никакой не отыщет гугл,

И вот он сходит туда, словно тростник пустой,

Выдуваемый ветром, и просится на постой,

И заходит, и крестится на пустой

Красный угол.

Не совсем живой проходит по этажам

Не совсем живой проходит по этажам

Приём, приём, повторяет, земля, земля —

Эту кнопку не нажимать!

Снаружи сады, промзоны, пригороды, поля,

Сумерки, ночь, красный рассвет,

Запахи железа, воды, угля.

Снаружи свет, который летит вперёд,

В его раструбе блестит водяная взвесь

За этим бугром мы стояли, вмерзая в лёд,

Но я, говорит, вышел, хотя не весь,

И хлеб насущный стал камнем, а что ещё

Дашь нам днесь

И теперь вот тут болит, а тут печёт,

Я знаю, дальше будет мокрое поле и мокрый лес

Но времени наперечёт

Родная моя.

Земля, земля, почему-то сигнал исчез,

Похоже, нас перемещает по одному невидимая рука

Туда, где нет никаких чудес

И я это знаю наверняка.

Поскольку узнал о многом, пока летел,

На запах дорожного кипятка, на вздохи товарняка.

Кровь и сперма флюоресцируют в темноте —

Это всё, что за неименьем других улик

Остаётся после изъятья тел.

Сэй Сёнагон читает письмо от императрицы

Сэй Сёнагон читает письмо от императрицы.

За шёлковой ширмой щебечет птица,

Ветка жасмина в окно стучится,

Бумажные створки дрожат от ветра.

Императрица пишет: «Моя сестрица,

Почему вы покинули меня в нынешней моей доле

Когда я приговорена скитаться

По чужим домам бесприютно и безутешно?

Вы были мне советчицей и подругой,

А теперь сломались бамбуковые подпорки,

Истрепался несущий прохладу веер.

Целый год нет от вас ни письма, ни записки,

Ах, ответьте хотя бы сейчас, ваше слово

будет точно холодный ручей в жаркий полдень».

Сэй Сёнагон отворачивает лицо.

Комкает белейшую бумагу митиноку-гами,

Бросает её в пылающую жаровню.

Растирает тушь в тушечнице, берёт колонковую кисточку, на миг

                                                           застывает, изящно выводит:

«Когда сегодня холодным росистым утром

я наблюдала, как опадают в траву цветы жасмина,

мне подумалось, хотя почему, не знаю:

тот, кто записывает, — тот же предатель,

или хуже, вор, шпион и убийца,

сенсей Юрий Буйда отметил это в высшей степени верно,

ибо мы подсматриваем, подслушиваем, а после

всё заносим на рисовую бумагу,

и потом чужие люди это читают.

По сравнению с этим любое другое

преступление кажется незначительным». Солнце

пляшет в листве, в деревянной кадке

ходит ходуном ярко-синее небо,

Сэй Сёнагон записывает: «Сегодня

я наблюдала, как, уносимые ветром,

всё же в полёте стараются не разлучиться

две бабочки-крапивницы».

Мы видели, как плющ карабкается по карнизу

I've seen things you people wouldn't believe. Attack ships on fire off the shoulder of Orion.

Рой Батти

Мы видели, как плющ карабкается по карнизу

Как полотняные навесы хлопают на ветру

И мы ещё за это ответим

Мы видели, как солнце падает в пыль за пятиэтажки

Как чёрно-зелёные тополя окрашиваются багрянцем

И мы ещё за это ответим

Мы сидели на досках, пропахших дёгтем и морем

Под нами играли рыбы в изломах тени и света

И мы ещё за это ответим

Собирался дождь. В старом городе мы купили

колечко с янтарём и пошли в кофейню

И мы