К обеденному часу «Фаэтон» все так же продолжал бороться с волнением разбушевавшейся морской стихии, но недомогания и злосчастья Мэри, казалось, решили дать ей отдых. Она прошла к столу и, сидя рядом с капитаном Моррисом, лордом Элджином и все еще сохраняющими угрюмость сотрудниками миссии, отдала должное солонине, квашеной капусте, бобам, вяленой рыбе и галетам. Вонь мокрой древесины, разбухшей от морской воды и плесени, убивала запах съестного. Мэри не могла бы сказать, хорошо или дурно приготовлена пища, ибо аппетит ее был так же плох, как и настроение в этот дождливый вечер. Двадцать один год своей жизни она была полна неуемной энергии, но в этот час оказалась так слаба, что не имела сил даже на то, чтобы разрезать мясо на своей тарелке. Неприглядная вилка с кривыми зубцами была под стать затупившемуся ножу. Она хотела было попросить об этой услуге мужа, но решила не выглядеть в глазах собравшихся беспомощным ребенком. Однажды, припомнила она вдруг, Элджин кормил ее с ложечки политой медом клубникой с ломтиками сладкой дыни, но это было в интимном уединении их супружеской спальни. Мэри почувствовала, как что-то вздрогнуло в ее теле при этом воспоминании. Отправляя в ее рот кусочек за кусочком, Элджин разрезал каждую ягоду пополам и уложил эти половинки на ее соски. Потом медленно, покусывая «тарелочки» губами, съел ягоды и облизнул следы сока с ее груди. Думать об этом даже в этой неподходящей обстановке было приятно, хоть она и сама почувствовала, как необъяснимо для других разгорелись ее щеки. На мгновение легкий трепет пробежал по жилам и заставил забыть о тошноте. Она невольно бросила взгляд на мужа, но не нашла в нем ничего, что могло бы напомнить того пылкого влюбленного, каким он был еще два месяца назад.

Элджин сидел, погрузившись в угрюмое молчание, методично управляясь со своей порцией мяса на тарелке, каждый подносимый ко рту кусок сопровождая щедрым глотком вина, причем не того пойла, которое подавали на борту, а отобранного из собственных кладовых. Подчиненные тоже хранили молчание. Мэри подумала, что звук жующих челюстей, сопровождаемый металлическим звяканьем столовых приборов, может свести с ума. Конечно, этих людей нетрудно понять. После объявления, сделанного нынче Элджином, они расстроены, но разве было так уж необходимо погружать их в меланхолию?

Она принялась размышлять о собравшихся за столом унылых мужчинах и, несмотря на подавлявшую ее слабость, решила попытаться поднять настроение у этих бедолаг, спасти сегодняшний вечер, чтобы, по возможности, наладить отношения мужа с его сотрудниками. В противном случае их ждет не только долгий печальный вечер, но и два столь же печальных нескончаемых года на чужбине. Чрезвычайно важно с самого начала взять правильный тон с этими людьми. Элджин ставит свою репутацию в зависимость от успеха его миссии, а разве ее собственное счастье и счастье их будущих детей не зависят от этого же?

«Доброе словцо молвить не труднее, чем злое», — учила ее старая шотландская нянька, и Мэри всегда верила в справедливость сказанного.

Она станет утешительницей своих спутников, а не косвенной причиной их огорчения. Унаследовавшая шотландский прагматизм отца и решительность матери-англичанки, она не сомневалась в том, что здравый ум в сочетании с сильной волей справятся с любым препятствием. Человек в состоянии владеть своими чувствами и настроениями, даже если этот человек так плохо переносит первую беременность, сопровождаемую к тому же отвратительными условиями морского переезда. Так же глубоко Мэри верила, что если «этот человек» умен и красив и к тому же настоящая женщина, то он в состоянии справиться и с чувствами, и с настроениями окружающих мужчин.

— Кажется, нам удалось не только уцелеть в штормах нынешнего дня, но и не понести особых потерь, — приветливо обратилась она к собравшимся, не предполагая, что в этот момент приоткрыла ящик Пандоры.

Преподобный Хант, когда он не штудировал греческих авторов и не сочинял нагоняющих тоску проповедей, удовлетворял свои схоластические наклонности другим образом — измеряя и каталогизируя всё и вся его окружающее. И вот он решил вступить в беседу, оживив ее своими последними достижениями в этой области.

— Поскольку ненастье и отсутствие возможности уединения препятствуют тем серьезным занятиям, в которые я бы предпочел погрузиться, леди Элджин, — начал он, — я посвятил свое время проведению некоторых измерений. Жилую площадь корабля составляют шесть отделений. Отделение, занимаемое нами, имеет размеры двенадцать футов в длину, шесть футов в ширину и еще шесть футов в высоту, что едва превышает рост человека. Средняя величина последнего, по моим измерениям, составляет не менее пяти футов и девяти, возможно, восьми дюймов.

Мэри бросила вопросительный взгляд на мужа. Как правило, тот нетерпеливо вздрагивал, когда Хант принимался излагать свои вычисления, но сейчас Элджин лишь рассеянно смотрел перед собой и продолжал пить, возможно в душе довольный тем, что беседу ведет жена, освободив его тем самым от светских обязанностей.

— Вы, должно быть, имеете в виду рост англичанина, ваше преподобие, — отвечала Мэри. — Итальянцы и французы много ниже нас ростом.

— Истинная правда, мадам, — вежливо наклонил голову ее собеседник, ни в коей мере не сбитый с толку. — Означенное пространство вмещает тринадцать сундуков — каждый о трех замках, — пять коек по числу нас, джентльменов, занимающих их, три умывальные раковины, три маленьких ночных столика, шесть шляп, шесть теплых плащей, пять баулов с одеждой, два оловянных кувшина, пару зонтов. А также юнг, прислуживающих нам во время бритья, и лестницу, закрепленную на стене с помощью четырех узлов, что делает ее потенциально бесполезной в случае катастрофы.

— Подлинным чудом физики можно считать то, что все эти предметы уместились в пространстве такой величины, — заметил Морьер.

— Вы правы. И нужно заметить, что уместились на нем также и мы, мистер Морьер.

— Мы попытались было нанять для этого путешествия барк царицы Клеопатры, ваше преподобие, но он конфискован Наполеоном в Египте и оказался недоступным, — шутливо сказала Мэри, надеясь затронуть чувство юмора в священнике, если он им, конечно, обладал.

Но тот не повел и бровью, хотя Морьер и Гамильтон усмехнулись.

— В ваших помещениях такая теснота, потому что на случай атаки мы держим палубу пустой, — вступился за честь своего корабля капитан Моррис.

«Как он, должно быть, устал выслушивать бесконечные их жалобы», — подумала Мэри.

— Вы согласны с правильностью такого решения, лорд Элджин?

В ответ лишь слегка поднятая бровь. Кажется, сегодня вечером ничто на свете не сможет втянуть ее мужа в беседу.

«Почему он все еще дуется? — недоумевала Мэри. — Конечно, его люди недовольны, но никто и не думает поднимать шум».

— Теснота становится еще менее выносимой, когда ее заполняют запахи ночной посуды и мокрого платья, — добавил Морьер.

— Потому леди и носят с собой надушенные носовые платки, мистер Морьер.

Морьер был старше ее всего на год, но в глазах Мэри он был совершенным ребенком, и она обращалась с ним как с мальчишкой.