свои ряды и активизировались. Отсюда следует простой вывод: нет плохого обращения с населением — нет партизан. Но было бы нереалистичным предполагать, что партизанской войны можно было бы избежать. Призыв Сталина к Отечественной войне даже не требовался и на деле означал весьма мало. До тех пор, пока русские могли сбрасывать на парашютах командиров и оружие за линией фронта в немецких тылах, партизанские отряды, создававшие серьезные помехи, были неизбежны. Были такие участки болот и лесов, где немецкого солдата нельзя было встретить на много километров вокруг. Фанатичные партизанские командиры вряд ли изменили бы свое отношение к немцам в ответ на их заявления, что воюют только с марксизмом. И также не нуждались они в лояльности деревень, чьи жители подвергались беспощадному террору с обеих сторон. Партизанская война явилась результатом особых условий военной кампании, которые были вызваны масштабом полей сражений и отсутствием связи. Даже при всей чистосердечности обойти этот факт невозможно.

Но, утверждали остполитики, до этого доходить не надо. Гитлер мог бы взять Москву и продиктовать условия мира в 1941 г. Похоже, широко распространено мнение, что после падения Кремля Красная армия не стала бы оказывать сопротивление. Но если учесть стойкость Красной армии зимой 1941/42 г., после невероятных потерь в живой силе и территории, просто непонятно, какое значение могла иметь потеря Москвы. Давайте предложим иное стратегическое решение, в результате которого Гитлер взял бы Москву зимой 1941 г., да еще у него осталось бы время, чтобы очистить Украину и Крым. Давайте предположим, что обещания четко выполнены согласно совету самых уважаемых остполитиков и в Таллине, Риге, Каунасе, Смоленске и Киеве заработали бы автономии, а также отсортированная российская социалистическая администрация в Москве, заменившая самых запятнавших себя партийных деятелей, которая была бы предложена в качестве генеральных комиссаров для «Великой России». Но Сталин в Куйбышеве управлял бы примерно сотней миллионов человек и все еще удерживал бы в своих руках промышленность Урала и Сибири.

Как утверждал Гитлер, даже такой шанс не имел значения. 20 марта 1942 г., когда у него возникла возможность изучить все результаты зимней кампании, Гитлер сделал любопытный прогноз в разговоре с Геббельсом. Предполагая, что Кавказ, Ленинград и Москва будут взяты к октябрю, Гитлер заявил, что тогда он позволит Восточную кампанию приостановить вдоль гигантской оборонительной линии. Это может означать «столетнюю войну» на Востоке, но об этой войне нечего беспокоиться. Позиция немцев в отношении остальной части России будет такой же, которую демонстрируют британцы в отношении Индии.

Высоты гитлеровского отсутствия реализма показаны в этом разговоре о гигантской оборонительной линии в стране, где у немцев никогда не было ресурсов для того, чтобы создать сплошную линию фронта. (Линия фронта в основном была сплошной, за исключением Севера (Карелия и Мурманская обл.), болотистых участков на фронте групп армий «Север» и «Центр», а также в некоторых других случаях (в Прикаспии в горах). — Ред.) Если бы Гитлер достиг всех своих основных целей в 1942 г., он все еще не мог бы пренебрегать остающейся у Сталина мощью, помимо того, что пришлось бы на границе протяженностью три с лишним тысячи километров постоянно держать три миллиона солдат. Рано или поздно напряженность этой позиции вынудила бы Гитлера наступать на Урал. И даже если бы русским пришлось выгружать направленные им поставки по ленд-лизу в устье Оби, для немцев был бы обеспечен новый Сталинград.

Неспособность оценить это в равной степени относится и к Гитлеру, и к тем, кто считал, что победа могла быть достигнута путем предоставления автономии побежденным советским народам. Поэтому тем более удивительно реалистическое предсказание, сделанное еще 28 апреля 1941 г. постоянным статс-секретарем министерства иностранных дел Эрнстом фон Вайцзеккером:

«Я не вижу в Советском государстве никакой эффективной оппозиции, способной прийти на смену коммунистической системе и объединенной с нами и нам служащей. Поэтому нам, возможно, было бы лучше считаться с сохранением сталинской системы в Восточной России и Сибири и после возобновления [активных] боевых действий весной 1942 г.».

Однако, может быть, наилучший способ оценки бесконечных памятных записок военных лет остполитиков и того, что они доказали самим себе, — предположить, что войну можно было бы выиграть, следуя планам, которые они разработали. Из всех проблем войны победа — самая трудновыполнимая. На одной из карикатур Макса Беерхольма великий доктор Джовитт замечает Данте Габриель Розетти: «А что они собирались делать со Священным Граалем, если бы нашли его?» Большинство остполитиков к 1942 г. были гипнотизированы лозунгом «Только русские могут победить Сталина». И они отказались от своей сепаратистской тактики и стали поддерживать Русскую освободительную армию с русским командующим, предназначенную для некоего федерального «Российского государства». Их ненависть к политике Гитлера и вера в русских дезертиров привели их к парадоксальной ситуации. Некоторые остполитики приняли участие в заговоре против Гитлера. Штауффенберг, фон Тресков, Вагнер, Шуленбург, фон Рене и Фрайтаг-Лорингхофен отдали свои жизни. Похоже, избавившись от Гитлера, чтобы выиграть войну своим собственным путем, они собирались создать нового Сталина.

Те, кто знает об оккупации Гитлером Советского Союза лишь по картинкам, при всей правде о репрессиях, убийствах и нищете, представленных в документах международных нюрнбергских трибуналов, будут удивлены, узнав о том, как много сентиментализма и романтизма существовало в германском вермахте в отношении русских. Они будут поражены культом возвеличивания, который все еще окружает личность Андрея Власова, этого «русского де Голля», и еще более удивятся, узнав, что своим запоздалым признанием Власов обязан Генриху Гиммлеру, главе СС и одно время карателю российского населения на захваченных территориях.

История Русской освободительной армии не просто трагична, она еще и потрясающе дикая. Это результат длительного конфликта между группами людей, у которых начисто отсутствовало чувство реальности. С одной стороны, это партийные боссы, большие и маленькие, вчерашние билетные кассиры и официанты в кафе, разыгрывающие из себя повелителей с хлыстом среди этих унтерменшей, которые были недочеловеками потому, что не мыли и не скребли каждое утро кухонные шкафы, и потому, что спали на печи. (Среди нацистского руководства были разные люди, но что сразу бросается в глаза, большинство из них фронтовики, много раз раненные, награжденные высшими наградами (Гитлер, Геринг, Гесс, Риббентроп и т. д.). В данном случае упрощенство автора не способствует пониманию. — Ред.) С другой стороны, среди них были увлекающиеся личности, попавшие во власть мистики славянина и видевшие в туманном облике аристократического русского солдата черты национального избавителя, подобного Христу. В основном это были те же самые люди. Немец неоднозначен в своем подходе к зарубежному образу жизни. Запутавшись в непонимании, он боится или молится. Страх его жесток, а его поклонение