— Может, — согласился он неуверенно.

— Думаешь, убежала девчонка? — Ванька вернул ему листок и рассеянно отряхнул треники от древесной крошки. — Сюда? Сама на поезде, потом пехом? Это вряд ли. Да где бы тут она… сам видишь, все на виду.

— Ну, — все так же неуверенно сказал он.

— А только телефон я тебе не дам. Сам позвоню. Мало ли. А то еще напугаешь. Они сейчас, знаешь…

— Позвони, узнай, ага? И мне звякни сразу. И вот что… у тебя сетки нет? Ну, от комаров, бабочек.

— В «Алых парусах» была, — укоризненно сказал Ванька, — что ж не купил?

— Забыл, понимаешь…

— Ну так нету у меня сетки.

Показалось или в голосе Ваньки прозвучало что-то вроде торжества?

— Да? — Он вздохнул, потоптался еще немного. — Жаль. Так звякнешь?

— Звякну, — сказал Ванька и опять сделал «вжик».

— Так я пошел?

— Валяй. Кстати, еще один объект обнаружили. Здоровущий. Прямо за Солнцем, — сказал Ванька ему в спину.

* * *

Девчонка, как ее звали (Фекла? ну и дурацкая теперь мода на имена), могла прятаться на чердаке еще прошлым летом. Дети любят прятаться.

Точно, прошлым летом. Потому что как бы она сейчас туда пробралась? В доме все время ведь кто-то есть.

Он, правда, уезжал в Чмутово, но Джулька оставалась. Ну да, Джульке ночью мерещилось, что кто-то ходит, но дом старый, половицы скрипят, нагреваются, охлаждаются, сохнут, набухают… К тому же мало ли какая живность тут водится? Звери на самом деле не так боятся человека, как нам кажется.

И вообще, зачем прятаться в жилом доме? Пустых полно. Собственно, почти все дома пустые, а тот, второй дом, который прикупил себе Ванька-Каин, еще и протоплен, и вроде Ванька забросил туда какие-то дошираки, супы в пакетиках, и лавка есть, и матрас на лавке… Он, вообще, хозяйственный, Ванька.

Гостевой Ванькин дом стоял, отражая окнами темное переливчатое небо. На миг ему показалось, в одном из окон блеснуло, вроде как фонарик или что…

Он глубоко вдохнул нежный сырой воздух.

А вдруг сюда все-таки забредают бомжи, какие-то пришлые люди? Хотя вот Ванька уверял, что нет, слишком далеко от железки.

Надо Ваньке сказать, но это опять идти к нему за ключом или звонить, а он пошлет, он злой, и вообще плохо Джульку так надолго одну. Утром скажу.

От темной изгороди отделился кто-то темный, и он вздрогнул. Но тут же расслабил мышцы.

— Алена?

Шурша штормовкой, она прошла мимо, чуть задев его плечом. Широко раскрытые глаза казались темными ямами.

Шла она медленно, тяжело, точно пьяная. Но она вроде не пьет. То есть ну как не пьет?.. Как все нормальные бабы.

— Тебе нехорошо? Может, помочь? — окликнул он ее уже в спину.

Она не ответила, а, все так же широко расставляя ноги, словно моряк на палубе, прошла к Ванькиному дому.

Он пожал плечами. В конце концов, Ванькина Алена, пускай Ванька и разбирается. Еще немного постоял, вглядываясь в темные окна гостевого дома, и пошел к Джульке.

* * *

— Не будем топить печку?

Он незаметно выдохнул: вот же, все в порядке.

— А будем что?

Наверное, Джульке все-таки скучно. Слишком простая жизнь, никакого места для всяких тонкостей и душевных извивов: приготовили, поели, помыли посуду, спать легли…

— Ну, спать будем, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал весело и ласково.

— А если не хочу-у?

— Ну, садись поработай, — он кивнул на ее маленький серебристый Sony, — ты ж хотела закончить к осени.

— Я боюсь, к осени не полу-учится. — Она вздохнула глубоко и прерывисто и тут же зевнула. — Тут нет литерату-уры…

Ну вот модем же есть, она вроде какой-то блог завела, чтобы практиковаться, первое время писала про Россию, как бы взгляд со стороны, всякие смешные детали, моменты, но потом охладела как-то, мало кто ей отвечал и читал мало кто — наверное, потому, что все-таки нет легкости, в языке нет легкости, а люди это чувствуют.

— Я чай сделаю. Хочешь чаю?

— Хорошая мысль, — сказал он.

Здешний чай, стоило ему чуть остыть, пускал по поверхности радужную пленку. Если разбить ложкой, она так и плавала, кусками, норовящими соединиться. И пачкала чашки. Наверное, из-за воды, в Америке такого вроде не было.

Он полез в Гугл, набрал «обнаружили объект солнечная система». Действительно. Кто-то вроде наблюдал что-то такое. Но месяц назад, и не подтвердилось.

Он вышел в сени, прикрыл за собой дверь, позвонил Ваньке.

Ванька мялся и подбирал слова, и ему стало неприятно в животе.

— Убежала? — спросил он шепотом.

— Черт ее знает.

Ванька, похоже, злится, что у Заболотных все плохо, — он не умел разбираться с чужими неприятностями. И со своими-то не очень умел.

— Она вроде в санатории. Ну, или не в санатории. Что-то такое. Они звонят туда, выясняют. Но ведь ночь.

— Они тебе перезвонят, когда выяснят?

— Утром, — сказал Ванькин голос злобно, — все утром. Что я тебе, Чип и Дэйл, чтобы круглые сутки на посту?

— А… Алена как?

— В каком смысле? — уже отчетливо сквозь зубы проговорил Ванька.

— Ладно, — сказал он, — ладно. Проехали.

Сложенные одеяла все же были тоньше, чем матрас, сетка врезалась в тело, легонькой Джульке хоть бы хны, а он ворочался, прислушиваясь, но не слышал ничего, кроме шуршанья и тиканья насекомых и слепого шороха листьев за окном. Луна, заглядывающая в окно, раздулась и сделалась багряной, потом побледнела до нежно-розоватой, полупрозрачной, потом укатилась. Если Ригель взорвется и станет светить, как эта луна, это же хрен знает что будет, подумал он, засыпая.

Утром на крыльцо пришел здоровенный кузнечик и умер, было такое впечатление, что кузнечик по каким-то своим причинам сделал это нарочно. Кузнечик лежал, встопорщившись всеми своими шипами и острыми телесными углами, и, как и вся тутошняя жизнь, походил на механизм, сейчас, впрочем, вышедший из строя. Пока Джулька не увидела, он аккуратно подсунул под тельце яблоневый листик и выбросил все это в буйные заросли у штакетника, мимоходом подумав, что там, наверное, уже целое кладбище крохотных мертвых телец, заложившее основу какой-то новой питательной жизни, копошащейся, влажной и неприятной.

Как они тут ухитряются ходить босиком, когда между пальцами продавливается черная жидкая грязь, как избавляются от живых и мертвых насекомых, мышей и тикающих невидимых домашних тварей?

Джулька вышла на крыльцо, вся в бледных мурашках от утреннего холода, и сонно терла кулачком глаза. Даже не девочка-подросток — кроха, заблудившийся ребенок… Кстати, насчет девочки…