На какое-то время Кэрол по крайней мере удалось отбросить от себя всякие мысли о демонах, фантомах, зловещем полтергейсте и прочей подобной чертовщине.

В относительной тишине, наступающей по мере удаления грозы, она чувствовала, как к ней возвращаются силы. Оттолкнувшись от пола, она поднялась на колени. Со звоном, подобным качнувшимся от ветра колокольчикам, с ее серой юбки и зеленой блузки посыпались осколки стекла; на ней не было ни одной раны, ни даже царапины. Однако она еще не успела выйти из своего обалдевшего состояния, и в первые мгновения пол, казалось, продолжал раскачиваться из стороны в сторону, словно все происходило в каюте корабля.

В соседнем офисе какая-то женщина истерически зарыдала. Раздались другие тревожные крики, и кто-то стал звать мистера О'Брайена. Еще никто не успел забежать в офис, чтобы посмотреть, что случилось, и, судя по этому, с момента прекращения грозы прошли считанные секунды, хотя Кэрол они показались часами.

Возле окон кто-то тихо застонал.

— Пол? — позвала она.

Если ответ и последовал, то его заглушил неожиданный порыв ветра, вновь зашелестевшего бумагами и листьями.

Вспомнив, как ветвь хлестнула О'Брайена по голове, она содрогнулась. Но Пол же должен был остаться невредимым. Сук дерева прошел мимо него. Она, кажется, отчетливо это видела?..

— Пол!

Вновь охваченная страхом, Кэрол поднялась на ноги и быстро обошла стол, перешагивая через поломанные кленовые ветви и опрокинутую мусорную корзину.

В среду днем, после обеда, состоявшего из овощного супа «Кэмпбеллз» и запеченного сандвича с сыром, Грейс Митовски отправилась в свой кабинет и, свернувшись поуютнее на диване, решила часок-другой вздремнуть. Она никогда не спала днем в спальне, потому что, как ей казалось, это становилось бы одним из пунктов ее распорядка дня. И хотя она уже почти год три-четыре раза в неделю спала днем, она по-прежнему не хотела мириться с мыслью о том, что ей необходим дневной отдых. Она считала что дневной сон нужен детям и немощным, отжившим свое старикам. Ее детство было уже позади — как первое так и второе, благодарствуйте, — и, несмотря на то, что ей было много лет, она явно не чувствовала себя ни немощной, ни дряхлой. От дневного лежания в постели ее одолевала лень, которую она не переносила ни в ком и тем более в себе. Поэтому днем она дремала на диванчике в кабинете, повернувшись спиной к закрытым ставнями окнам, убаюкиваемая монотонным тиканьем каминных часов.

В свои семьдесят лет Грейс по-прежнему отличалась живостью ума и энергией. Она совсем не утратила своей сообразительности, вот только тело предательски подводило ее, являясь причиной ее расстройств. Артрит коснулся рук, а в дни, когда влажность была высока, как, например, сегодня, плечи неумолимо ныли от бурсита. Несмотря на то что она делала все рекомендованные ей врачом упражнения и каждое утро проходила пешком по две мили, ей становилось все труднее поддерживать свой мышечный тонус. Всю жизнь с самого детства она обожала книги и могла читать все утро, весь день и большую часть вечера, не чувствуя никакого утомления для глаз; сейчас, проведя за чтением около двух часов, она, как правило, начинала ощущать в глазах резь и жжение. Она с негодованием относилась к своей очередной «болячке» и отчаянно боролась с ними, хотя прекрасно понимала, что в этой борьбе она в конечном итоге обречена на поражение.

В ту среду днем она решила взять в своем поединке тайм-аут, коротенькую паузу, чтобы отдохнуть и расслабиться, и, растянувшись на диванчике, через две минуты уже уснула.

Сны снились Грейс нечасто, а дурные сны почти совсем не донимали ее. Но, уснув в среду днем в своем уставленном книгами кабинете, она то и дело мучилась кошмарами. Несколько раз она вздрагивала, почти просыпалась, часто дыша от охватившей ее паники. А один раз, стремясь отдалиться от чего-то жутко зловещего, она услышала свой собственный крик ужаса и поняла, что мечется на диване, терзая свои ноющие плечи. Грейс хотела окончательно проснуться, но не могла; сон не отпускал ее — что-то темное и угрожающее протягивало к ней свои холодные, липкие руки и тянуло назад в дремоту, все глубже и глубже, в самую беспросветную бездну, где какое-то безымянное существо что-то невнятно ворчало и бормотало, усмехаясь, отвратительно гнусавым голосом.

Часом позже, когда ей наконец удалось проснуться и стряхнуть с себя этот навязчивый сон, она обнаружила, что стоит посередине своей затененной комнаты в нескольких шагах от дивана, но она совершенно не помнила, как встала. Она была вся в поту и дрожала.

— Нужно сказать Кэрол Трейси.

— Что сказать?

— Предупредить ее.

— О чем предупредить?

— Это вот-вот случится. О Боже...

— Что случится?

— Так же, как во сне.

— А что во сне?

Ее воспоминания о кошмаре уже начали рассеиваться: она помнила только какие-то обрывки, и каждый из этих разрозненных кусочков исчезал, подобно осколкам сухого льда. Ей удалось сохранить в памяти лишь то, что это было как-то связано с Кэрол и что ей грозила большая опасность. И она каким-то образом знала, что это был не просто сон...

По мере отступления кошмара Грейс начала ощущать, насколько мрачно было в кабинете, и от этого ей стало не по себе. Перед сном она выключила весь свет. Ставни были наглухо закрыты, и лишь тонюсенькие полоски света проникали сквозь щели между деревянными реечками. У нее было какое-то противоречащее здравому смыслу, но совершенно очевидное чувство, что сон не совсем отпустил ее: что-то из него осталось с ней, что-то страшное и зловещее, обретшее плоть путем каких-то таинственных метаморфоз, затаившееся где-то здесь, в углу, в ожидании наблюдающее за ней.

— Хватит!

— Но сон был...

— Только сон.

Нити света по кромкам ставен внезапно заблестели, потом потускнели, затем вновь заблестели от очередной вспышки молнии. Тут же последовали сотрясающий крышу грохот и еще одна вспышка молнии, невероятной силы и яркости, один бело-голубой разряд за другим, и щели в ставнях с полминуты были похожи на раскаленные добела, искрящиеся током провода.

Одурманенная сном и несколько ошеломленная, Грейс по-прежнему стояла посередине темной комнаты, раскачиваясь из стороны в сторону, прислушиваясь к шуму грозы и ветра, глядя на вспышки молнии. Страшная сила шторма казалась неправдоподобной, и она решила, что на нее все еще действует сон, мешая трезво оценить реальность. На улице наверняка все выглядит не так ужасно, как кажется изнутри.

— Грейс...

Она словно слышала, как кто-то позвал ее из-за самого высокого стеллажа с книгами, стоявшего прямо позади нее. Судя по тому, как невнятно и неотчетливо прозвучало ее имя, у произносившего его был жутко уродливый рот.

«За мной же никого и ничего нет! Ничего».

И все-таки она не решилась повернуться.