– Милая, я спросил, слышала про такого?

Женщина совсем погрустнела. Поправив прическу рукой, она, опустив глаза в пол, нашарила ногами тапочки. Тихо и неохотно ответила:

– Щукин? Слышала. Но говорят, он вроде хорошо пишет. Вон и вечера собирает, что за последнее время редкость.

– Да то-то и оно! – довольно и уверено прикрикнул он. – Собирает. А читает, что? Свою ересь?! Тоже мне Евтушенко нашелся!

Женщина встала с дивана, подойдя к окну, посмотрела вдаль. Он заметил, что она нервничает и, подозрительным тоном спросил:

– Милая. Что с тобой?

– Да так, ничего… – она словно огрызнулась.

Ему это не понравилось.

Мужчина встал из-за стола и подошел к супруге. Попытался ее обнять, но жена отстранилась. Но он поймал ее насильно, притянув к себе, прошептал требовательно на ухо:

– Нет, что-то случилось! Ты, что грустной стала?

– А, что он, там написал, этот Щукин, за что ты его так не любишь? – фыркнула женщина.

– Тебе, что действительно интересно? Странно, это впервые, когда ты интересуешься содержанием моей статьи и творчеством авторов, которых я разбираю. Странно.

– Чего, тут, странного? Сам ведь хотел, чтобы я хоть как-то участвовала и в твоем творчестве?! Ведь критика, как ты сам говоришь, это тоже творчество?!

Мужчина самодовольно кивнул головой, улыбаясь, ласково сказал:

– Ну, спасибо милая, не ожидал, что ты вот так. Спасибо! Думал, что тебе все равно, что я там пишу. А ты, вон, как?! Извини, что плохо думал, – он, расслабил объятья и, она вырвалась.

Медленно подошла к столу и взглянула на монитор компьютера. Прочитала несколько предложений написанного мужем текста и требовательно спросила:

– Так, что он написал?

– Кто?

– Ну, это твой Щукин?

Мужчина пожал плечами. Тоже подошел к столу, взяв листок, пробежал по нему глазами. Женщина внимательно следила за ним и ждала. Супруг тяжело вздохнул и, криво ухмыльнувшись, противным голосом проскрипел:

– А Щукин, Щукин это Щукин. Ну вот, например, послушай:

Нам хирурга не надо —

Мы и так перерезаны!

Как снаряды от «Града»

Булки хлеба нарезаны.

И парнишка из Курска

Нет ему девятнадцати,

Но стреляет из ПТУРСов

Вертолет сто семнадцатый…

Я упал в этот снег,

Просто доля такая

Лишь короткий пробег —

Вот и пуля шальная…

Эх, российский народ!

Сколько вас, недобитых?

Но строчит пулемет!

Будут цинки залиты…

Не смотря ни на, что

Тихо плачут их матери

Потому, что сынок —

Вновь лежит в Медсанбате…

Но, а мне ли судить?

Для чего это надо?

Толи пуля найдет,

Толи плачет награда…

Ну и как это тебе? А набор слов? Просто графоманство какое-то! А его еще за рубежом переводят. Позор! Нет, надо в корни истребить этого выскочку! Писать он решил?! Сборники издает! Да издатели, после моей статьи его и в кабинет-то не пустят!

Женщина посмотрела на него с презрением и грустно сказала:

– Странно, а мне понравилось…

Мужчина не выдержал.

Он опять заорал так, что зазвенели подвески на люстре. Хрусталь не терпел такого шума:

– Нет! Ты только посмотри! Да это же бездарность полная! Полная! И, что только люди в этом находят: резаны, перерезаны, матери медсамбате! Рифма-то убогая!

Женщина махнула рукой, отвернувшись, вернулась на диван. Равнодушным и холодным тоном, сказала, словно в пустоту:

– А мне кажется правдиво. И главное с душой. И зря, ты, так нервничаешь.

– Да, что ты говоришь? Нервничаешь! – он не мог успокоиться. – Тут занервничаешь! Обмельчала наша поэзия! Обмельчала! Такое пишут, ужас! Ужас!

– А, что надо про травку и солнышко писать? Время такое. Вон, на Кавказе война. Он и пишет. Русский поэт, же он всегда писал о трудностях, не только о кленах опавших, – она решила его добить.

Вот так, быстро и беспощадно. Ей надоело возиться с ним, уговаривать и притворяться, сказать правду, сказать то, что она думала.

И он не выдержал этого напора.

Он зажал уши и завизжал, как раненный:

– Лидия! Лучше замолчи. Ты в это ничего не понимаешь! Поэтому лучше молчи. А то мы поссоримся!!!

Но она не испугалась ультиматума. Напротив, приняла его вызов и равнодушно ответила:

– Не хочу я с тобой ссориться. Я просто говорю о тех стихах, что я услышала. Свое мнение. Вот и все. Просто, как человек. Мне они понравились. Они меня задели. Ведь ты же сам, всегда любишь приводить пример, что такое хорошие стихи, а что такое поэзия. Это ведь, как парфюмерная лавка и цветочный магазин. Так вот. Стихотворение про медсанбат и маму, что плачет, мне показалось очень душевным. И главное, от него настоящим жизненным пахнет. Пусть даже это и горький запах полыни. И вообще мне так кажется, как будто ты ему завидуешь. Такое у меня впечатление.

Он затрясся как паралитик, грозя ей кулаком, зашипел словно змея:

– Что?! Как ты могла об это подумать?! Я завидую этому бездарю? Да ты понимаешь, что говоришь?!

– Судя по реакции, я попала в точку, – добила его жена.

И он расплакался, как ребенок. Вытирая слезы кулаком, обиженно бормотал:

– Лидия!!! Ты делаешь мне больно! Я не заслужил этого!

– Прости Валериан, я просто сказала правду. И она оказалась горькой. Конечно, не всегда приятно слышать правду. Даже правильней сказать, правду слушать всегда неприятно. Ведь, правда, в большинстве случаев, горькая. И так устроена жизнь. Но к ней надо относиться с уважением. К правде. Понимаешь Валериан. Если ее ненавидеть, то ничего хорошего в твоей жизни не будет. Одна ложь. Которая, в конце концов, тебя съест и растворит как негашеная известь. И ничего от тебя не останется. Ничего прах и все. Прости Валериан, – она не хотела его жалеть.

– Нет! Это не ты говоришь! Не ты! Ты, не можешь так думать! Это слишком правильно! Ты не можешь, это не твои слова! Я их уже, где-то слышал, или читал. Откуда ты это взяла? Признавайся? Откуда? Мне просто интересно! – он кричал, и слезы катились по его щекам.

Но и это не подействовало на нее. Уж слишком он разозлил женщину. Она язвительно добавила:

– Валериан, тебя действительно засосала критика. Ты стал мнительным. Я действительно сама так думаю и нигде, эти слова не читала.

Он, обхватив голову руками, застонал:

– Не верю. Не верю!

Но и это на женщину не подействовало. Она грустно улыбнулась и махнула рукой: