За моей спиной Марике пронзительно закричала и выронила ключи на пол. Я решил, что крик лучше обморока. Повернулся, чтобы выпроводить ее в другую комнату, и тут услышал вой сирены, сменившийся визгом тормозов. Через мгновение вышибли входную дверь, послышался крик: «Полиция», бегущие шаги.

Назовите меня старомодным, но не нравится мне встречаться с полицией на месте преступления, пусть совершенного и не мной. Марике стояла с остекленевшими глазами, дрожала всем телом, но я поступил, как считал необходимым, учитывая сложившиеся обстоятельства.

— Вы пришли одна, — проинструктировал я ее. — Меня здесь не было. Вы пришли сюда, нашли его, и это все, что вам известно. Марике? Вы меня поняли?

Она медленно опустилась на пол, голова упала на грудь, и я не мог гарантировать, что она меня слышала. А убеждаться в этом времени не осталось. Окно в ванной было со сдвижной рамой, я ее поднял, вылез на плоскую крышу. Затем опустил раму, добрался до свеса крыши, спрыгнул на землю и побежал со всех ног.

На следующее утро я встал поздно и начал свой день с распечатки чистовика своего последнего романа. Как только из принтера выползла последняя страница, я сложил все аккуратной стопкой, сцепил эластичной лентой, добавил написанное от руки короткое сопроводительное письмо и положил в конверт из плотной коричневой бумаги. Затем отправился на главпочтамт, заплатил необходимую сумму в евро, гарантирующую доставку в Лондон на следующий день, после чего направился на Центральный вокзал и взял билет, туда и обратно, до Лейдена, ближайшего университетского городка.

Мне требовалась разлука с Амстердамом, пусть и на короткое время, и Лейден как нельзя лучше подходил для этого. Тридцатиминутная поездка на поезде не представлялась чрезмерно утомительной, а потому, купив контейнер с горячим кофе и пачку сигарет, я с радостью уселся у окна на нижнем этаже двухэтажного вагона и стал тупо смотреть на мелькающие за запыленным стеклом задворки жилых домов и административных зданий, которые сменились частными усадьбами и, наконец, шоссе к аэропорту Шипхол. Точно по расписанию поезд прибыл на подземную станцию аэропорта, большинство пассажиров моего купе вышли на платформу и направились к эскалаторам в дальнем ее конце, катя за собой пластиковые чемоданы на колесиках. А я продолжил путешествие под усыпляющий стук колес, изредка затягиваясь дымом.

О том, что я делал в Лейдене, воспоминаний не сохранилось. Ноги, конечно же, несли меня по вымощенным брусчаткой улицам и дорожкам, проложенным вдоль каналов, но мыслями, начисто отрезав все, что в действительности окружало меня, я находился совсем в иной реальности. Такое происходило со мной практически всегда, если я попадал в какую-то серьезную передрягу. Смена обстановки как нельзя лучше помогала упорядочить мысли, причем сама обстановка никакого значения не имела. Я мог оказаться в Африке или Антарктиде, для меня это ничего бы не меняло. Ощущения, что ты — один-одинешенек и никому нет до тебя никакого дела, вполне хватило, чтобы через три часа у меня в голове что-то щелкнуло, и я смог сесть в поезд и вернуться в Амстердам.

А через два дня, за которые не произошло решительно ничего, мне позвонила Виктория, мой литературный агент, чтобы обсудить рукопись, которую я ей отправил по почте.

— Это потрясающе, Чарли, — начала она, и похвалу я воспринял как добрый знак.

— Это не просто слова?

— Разумеется, нет. Один из лучших твоих романов.

— Меня тревожила концовка.

— Тебя всегда тревожит концовка.

— На этот раз особенно.

— А чего ты тревожился? Из-за портфеля? Ты думаешь, кто-нибудь заметит, что он не мог сам по себе попасть в квартиру Николсона?

— Черт! — я хлопнул себя по лбу.

Она выдержала паузу.

— Послушай, это не такая большая проблема.

— Еще какая большая!

— Мы как-нибудь выкрутимся.

— Мне следовало заметить это самому. Что еще? Если я пропустил портфель, значит, пропустил и многое другое.

— Из крупного — ничего. Так, мелочи, они выправляются без труда.

— Ты уверена? Роман, похоже, получился более запутанным, чем я предполагал.

— Запутанность — это хорошо.

— Если только я смогу связать все свободные концы. — Я потянулся за ручкой и блокнотом.

— Ты сможешь. Я знаю. А портфель — это финальная точка.

— Да, конечно, — я нарисовал очертания портфеля на листе блокнота, потом перечеркнул, проткнул ручкой. — Но почему у меня такое ощущение, что обязательно появится новая загвоздка, если я разберусь с этой?

— Может, и появится. Но где бы мы были без загвоздок?

— Ну, не знаю. Попадали бы в списки бестселлеров? Номинировались на престижные премии? Переиздавались?

— Это все будет, Чарли.

— Да, конечно. Как только я смогу перебросить портфель из хранилища вещественных улик полицейского участка в квартиру, не выдав личности убийцы.

— Может, у портфеля появятся колеса?

Я улыбнулся и отбросил ручку.

— Да, а может, в восьмой главе я забыл упомянуть, что Николсон сколотил состояние, изобретя телепортацию.

— Моя идея мне нравится больше.

— Понятное дело.

— В любом случае, — Виктория порадовала меня очередным театральным вздохом, — как Амстердам?

Я вздохнул сам.

— Это же Голландия.

— Знаешь, я согласилась представлять твои интересы как раз потому, что ты умеешь удивительно емко все описать.

— А ты хотела, чтобы я начал рассказывать про тюльпаны, башмаки на деревянной подошве и ветряные мельницы?

— В городе есть ветряные мельницы?

— Несколько я видел.

— И голландцы носят башмаки на деревянной подошве?

— Их покупают туристы. Как только я увижу голландца на велосипеде в башмаках на деревянной подошве, тут же переберусь в другую страну.

— Но пока ты остаешься там?

— В зависимости от обстоятельств.

И вот тут я рассказал ей о моих последних кражах — об американце, обезьянах, барже, квартире, незваном госте, фантастической блондинке и почти-что-трупе, каковым стал американец. Пока я все это излагал, Виктория слушала, практически не прерывая. Эту ее черту я очень ценил. То, что она выслушивала мои рассказы о проблемах, которые возникали после кражи, казалось мне особенно ценным благодаря способности Виктории задавать правильные вопросы в оптимальное для этого время (обычно она делала это, когда мой рассказ заканчивался).

— Так этот американец не умер?

— Пока еще нет, — ответил я. — Утром я позвонил в больницу. Мне сказали, что он в коме.

— Просто взяли и сказали?