Окно с новым стеклом, свежевымытым и оттого почти невидимым, – просто прямоугольный провал в стене, забранный решеткой. Ячейки решетки не мелкие, но и не достаточно крупные, чтобы в них пролез кто-то крупнее кошки. Этот факт особенно тревожит. Решетка, а еще запирающаяся на замок дверь. Не пациентка, но пленница, птичка в хромированной клетке.

Кресло-каталка с аккуратно сложенным пледом стояла в углу. На прикроватной тумбочке в тусклом свете ночника – закрытая книга сказок. Сказки, по мнению Хелены, способствуют адаптации пациента к реалиям настоящего, невыдуманного мира. Больше на тумбочке ничего нет, даже стакана с водой. А пить хочется, в горле – сушь. И где-то обязательно должна быть вода, нужно только поискать. Хотя бы взглядом. Арина поискала и нашла дверь, почти сливающуюся цветом с цветом стен. Пусть она и в клетке, но клетка эта для вип-персон, и, значит, здесь обязательно должны быть удобства.

С кровати Арина не вставала, а сползала. И так же, почти ползком, обеими руками придерживаясь за стену, добиралась до заветной дверцы. За дверцей прятался санузел. Душевая кабинка, умывальник, унитаз – все белоснежное, начищенное до блеска, благоухающее освежителем воздуха. Махровое полотенце на вешалке и ситцевый халатик в цветочек, какой-то слишком уж легкомысленный для этого мрачного места. А вот зеркала нет. Наверное, отражения нервируют здешних обитателей.

Арина крутнула вентиль, кран чихнул и мелко завибрировал, а потом в раковину ударила тугая струя холодной воды. Она пила жадно, как заблудившийся в пустыне путник. Пила, плескала водой в лицо, терла руки лишенным запаха мылом. А потом ее вырвало, сначала водой, а следом желудочным соком, и сразу же стало легче, «лошадиная доза» Хелениных лекарств испугалась холодной воды. Это хорошо, когда противоядие так близко и такое доступное. Это просто замечательно!

Захотелось встать под душ, очиститься от макушки до пяток, но Арина решила не рисковать. Персоналу незачем знать ни о ее чудесном метаболизме, ни о найденном противоядии. Персонал должен считать ее слабой и беспомощной, одурманенной лекарствами. По крайней мере, до тех пор, пока она не разберется в том, что происходит. А это значит, самое время вернуться в постель.

Лидия заглянула спустя час, постояла в дверях, прислушиваясь, но входить в палату не стала. Да и зачем заходить, если лошадиная доза успокаивала пациентку до самого утра! Может, и самой вздремнуть удастся, ночь ведь длинная, а начальство далеко. Лидия зевнула, потянулась до хруста в суставах и закрыла дверь.

* * *

Арине не спалось. Мысли кружились хороводом, пытаясь вырваться за пределы палаты-одиночки, но у них ничего не получалось, память по-прежнему оставалась дырявым мешком, из которого все сыпались и сыпались воспоминания.

…Густой сиреневый дух больше не радует, а пугает. Сплетенные ветви куполом над головой. Нужно бежать, спасаться. Серый Волк идет по следу…

Тяжелая книга с пожелтевшими от времени страницами, но неизменно прекрасная. За такую книгу можно убить и умереть.

Хмурый старик в неудобном кресле. Черный пес на подстилке из грязных тряпок. Тихое рычание…

Рычание не было воспоминанием. Арина слышала его так же отчетливо, как песни цикад за окном.

Пес чернее ночи сидел посреди палаты и смотрел на Арину по-человечески умными глазами. Огромный, матерый, похожий на волка, он не казался ей ни страшным, ни опасным. Пес был родным, потерянным и вновь обретенным.

– Блэк?

Имя сорвалось с губ само, безо всяких усилий с Арининой стороны, и пес чернее ночи тоже сорвался с места, гигантским прыжком преодолел разделявшее их расстояние, положил лобастую голову ей на колени, заглянул в глаза и улыбнулся. Да, этот чудесный пес умел улыбаться!

– Блэк, это ты? – Обхватить мощную шею обеими руками, зарыться лицом в густую шерсть, привычно почувствовать, как кожа отзывается на прикосновения покалыванием, совсем не больно, чуть-чуть щекотно.

Он лизнул ее в щеку, и щека стала мокрой от слез. Как давно она не плакала? Как давно ничего не чувствовала? И где все это время был ее призрачный пес?

Воспоминания возвращались, вспыхивали в мозгу яркими картинками и причиняли боль. Почти каждое из них…

Старое веретено с отполированной тысячей прикосновений рукоятью. Кровавая дорожка на раскрытой ладони: алое смешивается с черным, меняет суть вещей, меняет ее саму. Теперь она ведьма, и с этим придется жить. Если удастся спастись от того, кто идет след в след.

Вросшая в землю избушка в самом сердце затянутого дымом болота. Две старушки смотрят одновременно строго и ласково – охраняют. Блэк у запертой на тяжелый засов двери тоже охраняет от тех, кого приводит ночь, кто заглядывает в мутное оконце и просится в гости.

Серый Волк, тот, кто шел след в след, но пришел не затем, чтобы убить, а чтобы спасти. Колючий ежик серых волос, серые глаза, сигарета, зажатая в загорелых пальцах, и слова… «Тебе здесь не место, ты должна пойти со мной…»

И она идет вслед за красным клубком к дереву, ветви которого держат небо, а кора исписана именами: много женских, мало мужских. Ее имя теперь тоже там, вырезано на черной коре на веки вечные, и можно уходить. А клубок ныряет в болотное озерцо, тянет за собой, убивает. Чтобы родиться ведьмой, нужно сначала умереть.

И она умирает.

Новый мир встречает болью и шипастым ошейником. Новый мир смотрит на нее сквозь насмешливый прищур врага. Дементьев – враг, уставший рядиться другом. В его руке пульт. Щелк – и шипы на стальном ошейнике приходят в движение, прокалывают кожу, грозят задушить за неповиновение. Карманная ведьма. Цепная ведьма. Это так занимательно. Это так больно…

Гроза, дождь сплошной стеной. Дождь оплакивает ее бестолковую жизнь, которой вот-вот придет конец. Ей не страшно, она почти смирилась с неизбежным. Но Волков, ее Серый Волк, не желает сдаваться, требует от нее невозможного…

И невозможное расцветает на ладони огненным цветком, невозможно красивым и невозможно опасным. Если все сделать быстро, ошейник получится снять до того, как он превратится в гильотину для глупой новорожденной ведьмы.

– Сделай хоть что-нибудь! – Лицо Волкова искажено яростью, но на самом деле он боится. За нее.

И она делает! Ей удается отсрочить неизбежное, подарить самой себе шанс. Щелк – и ошейник ощеривается шипами уже в руке Волкова, а не на ее шее. Вот такая маленькая победа волшебства над техническим прогрессом. Ей бы радоваться, но не получается. Теперь гроза бушует внутри нее, ярость оскорбленной ведьмы собирается в черные тучи, ищет выхода. Ярость знает, кто ее цель, и наносит удар, не целясь, не рассчитывая силы, но точно зная, что Дементьеву, человеку, посмевшему посадить ее на цепь, не уйти. Ярость точнее пули. И беспощаднее.

Обугленная рука врага в дорожной пыли не вызывает даже тени удовлетворения. Она сделала то, что требовала ее ведьмовская суть, – отомстила. Не убила, но покалечила, ответила ударом на удар.