Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доцент Замрущев походил на бритого садового гнома. Маленький, с крошечными ручками, в ослепительно белом халатике и греющей лысину шелковой шапочке, он был, пожалуй, самым забавным преподавателем на биофаке. Его занятия походили на бесконечную клоунаду. Такой была даже его привычка повторять все по два раза.
При всем том, по рассказам старших курсов, получить у него на экзамене выше тройки было нереально. «Я сам знаю не выше, чем на четыре с плюсом!» – говорил он, размашисто расписываясь в зачетке.
Существовала и другая коронная фраза, которую доцент приберегал для экзамена, как вор приберегает кастет. «Если человек не может выразить свою мысль внятно в трех-пяти предложениях, значит у него нет никакой мысли!» – говорил Замрущев, ставя «неуд.» буквально после первых десяти секунд ответа.
Но пока до экзамена было еще далеко.
– Что главное в любом опыте? Опыте? – продолжал он, бегая по аудитории от одного солнечного пятна у окна до другого, от приоткрытой форточки до дверей. – Хорошо, хорошо. С мылом, с мылом. Вымыть руки. А затем навести справки, а нужен ли этот опыт вообще. Ваша проблема в том, что вы стучите не в закрытую дверь, а в открытую! А некоторые стучат даже там, где и двери никакой нет. Мой прошлый аспирант убил семьдесят крыс, чтобы доказать, что регулярно принимаемый 9 %-ный спирт разрушает мозг и печень. Он этого так не знал? Не знал?
Группа торопливо засмеялась, зная, что Замрущев, как истинный комик, ценит только благодарную аудиторию. Не улыбнулся только Меф, который, отвлекшись, ручкой гонял по столу муравья, создавая для него горы и искусственные препятствия. Его поражала способность муравья все начинать заново, не унывая, не тратя время на пустые страдания, досаду и раскачку.
Доцент поднес палец к губам, подкрался и, радостно вскрикнув «Ночь!», накрыл муравья своей шелковой шапочкой.
Буслаев удивленно вскинул лицо.
– Мефодий, Мефодий! – запел Замрущев. – Я давно к вам присматриваюсь! Вы славный молодой человек! Красивый! С волосами! Думаю, у вас золотые руки, хотя я и не делал химическую пробу! При всем том у вас есть серьезный изъян! Изъян! Вы недоверчивы. Вторгаетесь в область практики там, где можно обойтись теорией. Теорией. Зачем доказывать, что, если ткнуть иголкой в руку, пойдет кровь? Поверьте хоть раз кому-то на слово! На слово! Нельзя пойти далеко в науке, каждый день изобретая велосипеды. Велосипеды.
– Баран он! – наябедничал приятель Мефа по фамилии Манский. Все дразнили его Маннокашкин или просто Кашкин.
– Почему баран? – мгновенно заинтересовался Замрущев, обожавший сплетни так сильно, как это делают только садовые гномы.
– Вчера погрузил меня в 59-й троллейбус, хотя я говорил ему, что он идет к Серебряному Бору! Просыпаюсь, вокруг черная ночь, а надо мной водитель склонился и подсовывает мне под голову куртку!
– Погрузил, говоришь? Что, прямо так насильно? – быстро переспросил Замрущев.
Манский-Кашкин смутился и что-то залепетал. Внимание Замрущева прочно переключилось на него, и Буслаев был оставлен в покое.
«А ведь все верно, – подумал Меф. – Сколько раз мне повторяли, что идти к свету – это всегда боль, потому что мы пропитаны мраком, а он так просто не отпускает. Я же пытаюсь это перепроверить. Все хочу как-нибудь извернуться и проскочить без боли. Отдайте мне Дафну и отстаньте от меня – вот моя мечта!»
Он наклонился над столом и обнаружил, что муравей исчез. Вероятнее всего, перелез на шапочку Замрущева и вместе с ней переселился на его лысину. Меф хотел сказать об этом доценту, но потом подумал, что это будет лишняя информация.
Трескучий звонок подарил группе свободу.
– Минуту, господа! – строго сказал Замрущев, постукивая пальцем по столу. – Дайте мне шанс вложить в ваши головы хоть одну мысль! Способность любить науку важнее учебы. Преподавать надо не предмет, а любовь к предмету. Сам не понял, что сказал, но звучит умно. Все! Свободны! Можете деградировать! Или, как это сейчас модно говорить, эволюционировать!
Этот семинар был последним. После него стояла еще, правда, этика, но ее всегда помещали седьмой парой, чтобы можно было благополучно слинять.
Правда, улизнуть Мефу оказалось не так просто. Широкая натура Манского-Кашкина, которой не хватило ночной поездки в троллейбусе, требовала продолжения банкета. В присутствии восьми девушек их группы он громко стал звать Мефа к фонтану у Гэ-Зэ[1], чтобы познакомиться там с какими-нибудь нормальными девушками.
– Хочешь великую биологическую тайну? Ненормальных девушек относительно немного. И все они, как правило, надежно изолированы, – нравоучительно сказал Буслаев и, отделавшись от приятеля, пошел к лифту.
По дороге Меф развлекался тем, что маркером переправлял на факультетских досках объявления. «Свободное жилье» переделал в «Свободное жулье», добавив яркую и нравную завитушку, а «Уголок потребителя» в буфете стал «Уголком употребителя».
Лучше бы он, конечно, в буфет не заходил, потому что там его подстерегала Лада из Подольска. Это была бледная, всегда очень тепло одетая девушка, пожалуй, даже хорошенькая, но это как-то не замечалось, потому что на лице у нее был вечный испуг.
На курсе Ладу называли Миссис Трабл.
Если со шкафа падал тубус с картами – можно было не сомневаться, что упал он на нее. Если сломалась ручка в туалете и кто-то оказался запертым внутри – это, конечно, тоже была Лада. Ее кусали тишайшие жертвенные лабораторные крысы, двери охотились за пальцами, а зубец сломавшейся пластиковой вилки ухитрялся так застрять между передними зубами, что выковыривать приходилось кончиком шила.
Разумеется, рядом с такой девушкой всегда должен находиться супергерой, который вышибает плечом хлипкие двери туалетов, чинит отлетевшие каблуки и доступно объясняет лежащей у биофака ленивой дворняге, что совсем необязательно всякий раз лаять на одного и того же человека, когда мимо тебя идет целая толпа.
И вот, зорко обозрев курс своими близоруко-всевидящими глазами, Лада выбрала своим супергероем Мефа и уже почти полгода не оставляла его в покое.
– Мефодий! – крикнула Лада, на радостях роняя себе на колени стаканчик и опрокидывая стул. – У меня сломалась молния на сумке! Ужасная, адская ситуация! Ты не посмотришь?
– Посмотрю, – пообещал парень и, выполняя обещание, вежливо изучил молнию. Потом повернулся и пошел.
– Ты куда, мальчик-герой! А чинить?
– Не сломалась она. Край платка застрял.
– Правда? – поразилась Лада. – Так вот в чем дело! И как ты догадался? Это же невероятно сложно!
Меф с усилием сохранял на лице вежливое выражение. Лада его ужасно раздражала. И не только своей патентованной беспомощностью. Если бы спросили, на какое животное она похожа, он, не задумываясь, ответил бы: «На лису». Именно так: вкрадчивая, улыбчивая, передвигающаяся полубоком, точно плывущая. Не просто врет, а врет всегда. Где вчера была? Ответит «в кино», хотя просто гуляла. Какой хлеб покупаешь: белый или черный? Если ответит «белый», значит, покупает черный. Даже время у нее спрашивать опасно. Ответит «без пяти десять», а будет без пятнадцати. А зачем соврала, и сама объяснить не сможет. Как-то само совралось.