В Пронске, Переяславле-Рязанском, Коломне спешно собираются довольно крупные, по местным меркам, дружины от пятисот до тысячи воинов в каждой! А из более маленьких Белгорода, Ростиславля, Ижеславца, Перевитска обещают прибыть отряды по двести-триста бойцов…

Также в княжескую ставку уже отправились дружины малых пограничных городков типа Ельца, Ливен, Воргола, где по сотне, а где и того меньше дружинников, оставив на защиту семей едва ли пятую часть воев. Зато таких городков много, и на круг выйдет тысячи под полторы-две опытнейших порубежников, выросших на границе со степью и приученных сражаться по-степному, но с русским мужеством и лихостью!

А с ними пусть и медленно, но собирается ополчение земли рязанской. По крайней мере, те мужи, что живут рядом с бескрайними ковылями и привычны уже брать в руки лук со стрелами, копье со щитом или малый боевой топор, чтобы защитить родную весь от разбойного набега! Многие идут и конно, у кого-то из ополченцев есть крепкая кольчуга, у кого-то – верткая половецкая сабля, добытая в бою…

Могучая сила у Юрия Ингваревича соберется, под пятнадцать тысяч крепких, бывалых воинов, хорошо знающих воинские ухватки и ратную силу явившегося с востока врага! Ведь уже сколько приходило кочевников из степи – хазары, печенеги, торки, булгары, половцы… Словно Змей Горыныч былинный, у которого одну голову срубаешь, а две вырастают! Теперь вот монголы, чья рать едва ли не наполовину половецкая! Разве не остановим их всей силой княжеской?!

Увы, такие мысли могли быть у бодрящегося Егора, у его дяди, старшего дружинника Кречета, да даже у князя рязанского Юрия Ингваревича, готовящегося дать битву на границе своих владений и не осознающего, что его войско едва ли не в семь раз меньше вражьей рати! Но не у меня, неплохо знающего историю Батыева нашествия… Впрочем, что у Батыя сил больше, Юрий как раз догадывался, потому-то князь и отправил гонцов с просьбой о помощи к тезке, великому князю Владимирскому Юрию Всеволодовичу, да к Михаилу Всеволодовичу, князю Черниговскому.

Причем гонец, отправившийся с малой свитой в Чернигов, боярин рязанский Евпатий Коловрат, как раз на днях в Елец прибыл и дожидается ныне возвращения нашей сторожи. Перед выходом ее в степь он лично попросил Кречета доставить ему языка вражеского, то есть пленного! Хочет для убедительности Михаилу Всеволодовичу показать. Чтобы со слов живого ворога узнал князь о могучей силе прибывшего к рубежам Руси Батыя…

К Ельцу мы подобрались к вечеру второго дня после боя. Как оказалось, чтобы встретить один из кишащих в округе половецких разъездов, окруживших могучую орду Батыя, словно москитный рой, достаточно было углубиться в степь совсем недалеко…

Всю дорогу я старался отмалчиваться, редко реагируя кривой усмешкой на легкие подколки Лада или виноватой улыбкой на добродушное ворчание Микулы. И то и другое было связано с моим очевидным косяком во время стычки, за который я, кстати, уже получил нагоняй от Кречета! Последний же про меня будто и вовсе забыл, он зорко следил за пленным степняком и, по всему видать, очень надеялся доставить того живым в крепость, на глаза боярину Евпатию Коловрату.

Рана половца хоть и не представляла опасности для жизни последнего сама по себе, однако могла его погубить. Ведь вполне достаточно заражения от волокон грязной одежды, попавших в довольно-таки глубокий порез! По-хорошему, эти волокна нужно было достать чем-то вроде пинцета (на самом деле я не знаю, чем в таком случае работают врачи, просто предположил), перебинтовать ее обрезками чистой ткани, кои, по уму, еще стоило и прокипятить… Ну а пока импровизированные бинты проходят термическую обработку, довольно обильное кровотечение можно было бы остановить импровизированным жгутом из относительно тонкого кожаного пояса любого из дружинников. В общем, именно это я и предполагал сделать (за исключением чистки раны), но дядя мое предложение просто проигнорировал, правда, при этом красноречиво посмотрев на меня так, будто увидел совершенно безнадежного дурака…

Нет, братья-славяне поступили гораздо проще и в духе времени: разведя небольшой костерок, они быстро прокалили трофейный же нож, а после затворили порез прижиганием… Ничего не скажешь, способ эффективный! Но дальнейшей кровопотери действительно удалось избежать, что было несомненным плюсом. Да и потом, возможен ведь эффект обеззараживания прижиганием? Впрочем, я также слышал, что ожоги подвержены инфицированию даже сильнее, чем открытые раны. Но вот правда ли это? Так или иначе, степняк дорогу пережил нормально, и резких скачков температуры (горячки по-местному), потерь сознания и прочих прелестей воспаления раны нам удалось избежать.

Однако же ценность языка была несколько сомнительна, это если смягчить. Как оказалось, наш половец является представителем одной из восточных орд, что самыми первыми попали под власть монголов. И его племя приняло власть Чингисхана достаточно безболезненно в силу давнего соседства, в отличие от западных куманов, живших у границ Руси, а теперь спешно покидающих степь, уходя в Венгрию…

Так вот, наш пленник шел воевать на Русь вполне осознанно, с желанием и, разумеется, был совершенно не расположен с нами сотрудничать! Впрочем, строить из себя стойкого партизана он также не собирался, соловьем залившись еще во время медицинских процедур: дурачок подумал, что его начали пытать! Но дурачком он был в прямом смысле слова: проклиная русичей на все лады, половец кричал о «великой тьме», что скоро заполонит нашу землю, сожжет все города, перебьет всех мужчин и… совершит всякие непотребства с нашими женщинами, а детей раздавит копытами неисчислимых табунов! За последнее Микула, худо-бедно разумеющий язык степняка (как оказалось, даже я понимал отдельные слова, но в качестве переводчиков неизменно выступали Завид и Мал), едва голову ему не оторвал, а дурачок все кричал, кричал, кричал, и только когда понял, что убивать его сразу не будут, равно как и пытать, заткнулся, прожигая нас тяжелым взглядом исподлобья.

Впрочем, дураком я пленника назвал даже не за вызывающее поведение в тот момент, когда его жизнь вообще ничего не стоила, а потому, что он не умел считать. Тупо не умел считать. Вследствие чего «великая тьма» в его устах могла бы означать и десять тысяч, и двадцать, и тридцать, и пятьдесят, и сто. По моим прикидкам, последняя цифра была наиболее близка к реальности. Ну ладно орда, ее можно посчитать по чингизидам. Но ведь он даже число вождей похода назвать не смог!

Не разбирался половец и в структуре десяток – сотня – тысяча – тумен, а почему в разъезде было именно одиннадцать всадников, объяснил просто: сородичи. Н-да, по всей видимости, четкой структуризации в войсках покоренных у Батыя на деле не наблюдается…

Ладно, это все дело дня вчерашнего. А сейчас… Сейчас я с замиранием сердца смотрю на родные места, подсвеченные закатным солнцем, и едва могу их узнать! Река Быстрая Сосна, в водах которой я научился в детстве плавать, здесь оказалась заметно уже, чем в моих воспоминаниях. И только спустя пару минут я вспомнил, что ниже по ее течению в двадцатом веке была построена плотина, благодаря которой река и разлилась… Впадающий же в нее Ельчик (впрочем, ныне он именуется одноименно с городом, Елец), который я запомнил узким ручейком, в настоящем, наоборот, значительно шире и полноводнее! И именно он регулярно смывает в Сосну почву и песок, что в будущем послужат основой для городских пляжей… Сейчас этот самый песок создал безопасный и вполне удобный для прохода всадников наносной брод, который, по сути, и прикрывает Елецкая крепость…