в десантной тельняшке – гвардии старшина Али. Он будет тебя охранять. Ну а «лейтенанта Петросяна» ты уже знаешь.

– Понял, – прикинулся спокойным Артак. – Простите, мужики, если что не так сказал, сами понимаете моё состояние. Я буду ровно себя вести. Вы только разрешите мне с мамой вместе находиться, переживаю я сильно.

– А ты не переживай. С ней ещё один наш боец, Чёрный Салман, или Гюрза. Он был здесь пару минут назад, с арафаткой и чёрной банданой. «Лейтенант» добрый, а вот Чёрный Салман злой. Он женщин не трогает, мужчин предпочитает. Он книжек не читал, как ты, но умеет обезглавить человека за 20 секунд, сам засекал. Поэтому с Гюрзой не связывайся и веди себя хорошо. Он по-армянски не говорит, как я, а по-русски лишь пару-тройку фраз выучил. Говори с ним по-английски, если знаешь язык, или по-турецки, либо по-арабски. А лучше не говори с ним вообще, – усмехнулся Гасан и продолжил:

– Он у нас как комиссар в Красной армии. Знаешь, кто такие комиссары были в вашей, советской армии? Я командир, он комиссар. Так что смирись, придурок. Захочешь сбежать – пристрелю. А если Салман нагонит, то просто отрежет голову. Но до этого он ещё кое-что с тобой сделает – что тебе точно не понравится. После увезём с собой твою голову и тело в отдельных рюкзаках. Поверь моему опыту, иногда тела легче меняются на солдат, чем живые люди. Так что тебе гораздо лучше поехать целым и на своих ногах на нашу базу за линией фронта, чем разрезанным на куски. Да и нам меньше тяжестей таскать. А теперь молчи, мне надо маленько отдохнуть, ночью отправимся в Кедабек[30], к нам. Будем границу переходить обратно в Азербайджан. Готовь паспорт, на паспортном контроле покажешь, ха-ха-ха, – засмеялся Гасан и, повернувшись на правый бок, что-то сказал по-азербайджански старшине, затем закрыл фуражкой армянского офицера глаза и начал засыпать.

– Гасан, Гасан, погодите. Прошу вас, – по-русски заговорил Артак, – дайте с мамой-то повидаться.

– Ну что вы за люди такие, армяне, а-а? Сказал же, всё о’кей. Чего тебе ещё? Не-е-ет, он будет клянчить, пока не добьётся своего. Пойдём, но если что не так, стреляю без предупреждения.

В порыве злости Гасан взял одной левой Артака за воротник и, поставив его на ноги, подтолкнул вперёд, но тот не смог сделать и шага, упав на сено. Гасан, выругавшись на азербайджанском, достал кинжал и разрезал скотч на ногах Артака.

– Шагай, придурок, – скомандовал он.

Старшина Али остался в коровнике.

Они вышли на воздух и, сделав несколько шагов, зашли в соседний коровник.

– Артак, сыночек, что они с тобой сделали, эти ублюдки?! – вскрикнула мама, увидев сына с раной на губе. И он вдруг заметил, что его губа порвана, и кровь лениво стекает с левого угла рта.

В этот момент стоящий рядом с женщиной азербайджанец с чёрной банданой и арафаткой нанёс ей ногой удар по плечу, да такой силы, что Карине повалилась на бок и врезалась головой в тюк сена. При этом он что-то сказал на турецком языке, явно ругательное.

Артак, не успев вытереть плечом кровь, ибо руки его были связаны, подбежал к матери:

– Мама, мамочка, молчи, прошу тебя, молчи! Не говори ничего, мама. Мы в плену, нельзя, мамочка… Голос Артака задрожал от нахлынувшего на него волнения. Но он совладал с собою.

– Мы в плену, мама…

Потом он посмотрел на злого бойца и сказал сквозь зубы:

– Не трогай маму. Не трогай, мразь.

– Хех-хе-хех, – рассмеялся Чёрный Салман и с ярко выраженным турецким акцентом на ломаном русском языке спросил: – Шито тси сказать мне, сюка?!

Он посмотрел в глаза Артаку, нагнулся к нему и, схватив одной рукой за волосы, поднял его, а затем кулаком нанес в левый бок сокрушительный удар, от которого Артак отлетел в угол коровника. Карине молча плакала в углу, понимая, что любое её слово обернётся ещё большим избиением сына.

– Вс-сё, всё, всё, – еле выговорил сквозь боль Артак и по-английски добавил, обращаясь к Салману: – Айм сорри. Сорри…

Артак был подавлен.

И тут между Гасаном и Салманом началась довольно жёсткая беседа. Они что-то обсуждали на турецком языке, что было непонятно Артаку. Карине же частично разбирала слова, поскольку выросла в Зангезуре и нередко слышала разговоры отца с азербайджанскими друзьями. Она расслышала, что боец в майорской форме ругает бойца с чёрной банданой за его поведение и говорит о том, что им ещё придётся бежать с пленными в горы, а избитая семидесятилетняя женщина будет отставать, задерживая переход отряда через границу.

Из их перепалки выходило, что Салман – не простой боец, но и авторитет Гасана довольно высок. Как бы то ни было, Артак понял, что из двух зол лучшее – всё же Гасан.

– Убедился, что с мамой всё в порядке? – спросил он Артака раздражённым голосом и скомандовал своим:

– Завяжите обоим пленным глаза и рты, чтобы не говорили и не видели, и всем отдыхать, а лучше поспать до 19:30, кроме Али. Он за караульного.

– Гасан, позвольте в туалет-то сходить? Правда, очень надо, – во второй раз попросил Артак.

– Ты же недавно сходил, придурок, сколько ещё надо тебе?

– Надо… Пожалуйста, я не знаю, может, от такого стресса, что ли… я, правда, больше не могу… пожалуйста.

– Сходите в угол коровника оба, ты и твоя мать. Каждый в отдельный угол.

Тут опять начал что-то говорить на турецком Салман, но командир, резко оборвав его, обратился к Артаку:

– Если тебе дорога твоя жизнь и жизнь матери, то будь добр, не хулигань. Справь нужду и вернись через две минуты. Не заставляй меня следить за тобой и твоей матерью. Ты понял меня?

– Понял, Гасан, понял.

Карине с Артаком медленно пошагали к дальней стене коровника, где вразброс валялись несколько тюков сена. Пахло сухой травой и навозом вперемешку. Артак с мамой разошлись по углам коровника и, справив нужду, быстро вернулись обратно. Они легли на сено рядышком друг с другом.

Гасан расположился неподалёку. Али же остался стеречь пленников, предварительно завязав глаза и рты сначала Артаку, потом Карине.

Прошёл час. Артак никак не мог заснуть. Он молился. Он знал не так много молитв, только «Отче наш» и ещё одну молитву, которой его научил отец Паисий[31] из Печорского монастыря, что в Псковской области. Он вспоминал эту молитву всегда в особо сложных обстоятельствах, куда его забрасывала судьба. Молитва была совсем не сложная, всего несколько простых слов: «Господи, ты меня ведешь, ты меня и