Бабушка не любила выкрутасов, ни умственных, ни словесных. Сердилась: «Ну что это вы там жеманно так говорите: “Хочу кушать”. По-русски нужно говорить, прямо и ясно — хочу есть». Она и вообще во всех отношениях и делах предпочитала прямоту и ясность и нас этому учила. Когда мы стали постарше, с нами вполне можно было говорить о серьезных вещах.

Я помню, как она внушала старшему брату Леше: «Всегда говори обо всем так, как видишь и понимаешь. Если тебя все вокруг убеждают, что это белое, а ты видишь, что черное, так и говори — это черное. Если видишь зло, никогда не называй его добром, как бы тебе ни было выгодно, и никогда не вставай на его сторону».

Она говорила: «Ну, раз уж теперь вы все коммунисты и ходить в церковь вам нельзя — не ходите. Не соблюдаете постов — не соблюдайте. Не умеете молиться — не молитесь. Но вы все равно должны жить с Богом в душе. Это поможет вам в самом трудном положении сделать правильный выбор».

С раннего детства она говорила нам, что нельзя выбрасывать хлеб, а наступать на него ногами — настоящее преступление. Говорила, что люди обязательно должны помогать друг другу. Особенно молодые пожилым и старым.

Очень серьезно она относилась к совместной трапезе. Бабушка считала это важнейшим элементом семейной жизни. Помню, когда мы поженились с Ирой, оба были студентами, в разное время прибегали домой, быстро перекусывали и снова бежали по делам. Для бабушки это было трагедией. Муж и жена обязательно должны хотя бы раз в день есть вместе.

Она не могла представить такого, что муж приходит домой и начинает есть, не дожидаясь жены. Или жена не ждет мужа — это, по ее мнению, ужасно и гибельно для семьи. И ведь приучила. По крайней мере, хотя бы раз в день мы с Ирой ждали друг друга и ели вместе. Совместную трапезу она считала одной из важнейших опор семейной жизни…

Нынче мы намного проще ко всему относимся, а это ведь не всегда хорошо. Семейная жизнь обязательно должна иметь свой уклад и устав, без этого нет устойчивости.

По сути, и вся жизнь человечества стоит на этих двух великих опорах: генетической наследственной памяти и духовно-исторической традиции. Можно сказать, что необыкновенно повезло в жизни тем людям, у кого были такие, как у братьев Громовых, бабушка и дедушка.

— Бабушка все делала так, как ее учили с детства. Если дедушка собирался пойти в баню, то подготовка к этому событию становилась почти театральным действом. Кстати, дедушка брал меня, а позже и Борю с собой в баню, и там мы старательно терли спины ему и его приятелям и считали это почетной своей обязанностью. Мылись и парились они долго, часа по три. Это было священнодействие.

Так вот, бабушка готовила все, что нужно взять в баню. Определенным образом сложенные трусы, подштанники. Носки, помню, складывались не просто, а как-то пятка вставлялась в переднюю часть, так, что дедушка очень легко мог одеть носок на влажную ногу. И для меня так же все делалось. Все гладилось и укладывалось определенным образом, и никто лучше бабушки это сделать никогда бы не смог.

Бабушка прожила долго — 93 года. Последние восемь лет в основном лежала. Но и в почтенном возрасте и в трудном своем положении продолжала внимательно за всем следить. Смотрела телевизор и сообщала вечно спешащей молодежи все важные новости. Как все старые люди, любила, когда ей выражали сочувствие, ласку и нежность. Но об этом молодые должны были сами догадываться. Никогда не показывала уныния и слабости. Характер до конца дней оставался железным.

В последние месяцы жизни бабушка провела ревизию архивов. Сергей Всеволодович до сих пор жалеет, что не сумел этого предотвратить. Многие фотографии бабушка уничтожила. На все его возмущенные вопросы отвечала спокойно, зачем, мол, вам все это, я те фотографии рву, на которых вы никого не знаете.

— В какой-то степени она права, — с грустью размышляет Сергей Всеволодович. — Мама, папа, дедушка с бабушкой, ну еще прадедушка и прабабушка. А дальше… Вся родня их, близкие и друзья, кто мне о них расскажет? Жаль, конечно, что у нас такая короткая память…

Вот бабушка молодая. Написано: «Лиза. 25 декабря 1900 года», а она родилась в 1888-м. Значит, ей тут 12 лет. А вот кто рядом с ней, не знаю…

К воспитанию у бабушки была природная склонность. Пыталась она по инерции воспитывать и дедушку. Дмитрий Федорович относился к этому спокойно, с улыбкой. Чувство юмора помогало дедушке выходить из самых сложных ситуаций, а их в его жизни, пришедшейся на страшную переломную эпоху, было больше чем достаточно.

Легкость характера и природный оптимизм позволяли ему свободно и просто устанавливать отношения с людьми. К нему любили приходить, посоветоваться, поговорить по душам. И никто, похоже, не замечал, что Дмитрий Федорович больше помалкивал да покуривал. Но он умел слушать, а это, по сути, только и нужно. Люди уходили от него с облегченной душой и полной уверенностью, что без этого разговора никогда бы не могли понять самих себя.

Однако была в Дмитрии Федоровиче некая твердость, ее чувствовал каждый, кто имел с ним дело. Твердость того рода, о которой писал Алексей Толстой в своем чудесном рассказе «Русский характер» — если русский человек по какой-то крайней необходимости переступит через себя, его уже ничто не остановит.

— Вот он, дедушка — Дмитрий Федорович Лебедев. «…Учинивший подпись на своей карточке», — Сергей Всеволодович долго держит в руках пожелтевшую фотографию со штампом какого-то старинного саратовского фотоателье, вздыхает. — Ах, какие у дедушки усы! Просто чудо как хороши!

Когда генерал-лейтенант Борис Всеволодович Громов вернулся из Афганистана и у него собрались друзья, с которыми вместе учился в Суворовском, служил и воевал, он первым делом вспомнил о дедушке и первый тост поднял именно за него.

Дедушкины принципы воспитания отличались от бабушкиных. Их правильнее всего объединить одним названием — «принцип невмешательства». Все же в одном дедушка с бабушкой были солидарны — никто из них внуков пальцем не тронул. А времена были суровые и с ремнем были коротко знакомы почти все подростки. Тогда, если бы мальчишка сказал, что его ни разу в жизни не пороли, ему бы никто не поверил.

Братья Громовы вовсе не были паиньками. Их, конечно, было за что наказывать. Их и наказывали. Случалось, кому-то говорили: ты провинился, за это не пойдешь завтра гулять. Но чтобы ударили… Такого они и представить себе не могли…

Замечательно проходили в этом доме воскресенья. Тогда ведь был только один выходной.

С утра в гостиной за большим столом собирались друзья и родственники. Играли в лото.

Лото — игра на деньги. Хотя деньги там маленькие, какие-то копейки. Дедушку и бабушку это не смущало. Разрешали участвовать и детям. Говорили: ничего, не испортятся. И правда, ни разбойником, ни спекулянтом, ни мошенником никто из Громовых не стал.

Специально варилась картошка, готовилось угощение. После игры все игроки ели за этим же столом. Собиралось человек до пятнадцати.

В семье существовала святая заповедь — людям нужно помогать.