Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сброс чистых, необработанных эмоций – это часть процесса понимания смысла вещей. Когда ребенок плачет, он без слов рассказывает нам, почему ему плохо. При этом он может сказать какие-то слова, а может не произнести ни слова. Когда происходит «перезагрузка» лимбической системы и вновь наступает покой, ребенок опять получает возможность говорить о случившемся, и мы можем помочь ему восстановить цепочку событий.
Когда мы забираем малыша из яслей и спрашиваем, как прошел его день, он еще может ничего не сказать нам, но поведением расскажет о своих чувствах. Если день был тяжелым, ребенок будет ныть и канючить, устроит истерику или ударит младшего брата.
Общепринятая родительская практика предлагает наказать ребенка или показать ему последствия его «плохого поведения»; однако если малыш расстроен, его префронтальная кора работает недостаточно хорошо и не позволяет ему полностью контролировать импульсы (у детей дошкольного возраста префронтальная кора вообще недостаточно развита, самоконтроль становится возможен только с 5–7 лет – прим. ред.). Наказания еще больше отдаляют от вас ребенка и дают ему ясный посыл: взрослые не желают знать, что с ним происходит.
Вместо того чтобы интерпретировать поведение ребенка как «плохое», рассмотрите его как сигнал. Он машет красным флажком, сообщая: «Я должен тебе кое-что рассказать!» Поведение в это время может быть трудным, потому что ребенок не понимает, как объяснить вам происходящее.
Нам нужно установить контакт с детьми и дать им возможность рассказать о том, что их беспокоит, обозначая границы мягко и с любовью. Ребенка очень смутит, если мы скажем: «Теперь я готова выслушать тебя. Давай поговорим!». Но он не сможет передать словами информацию, находясь в режиме чувствования. Эмоции стремятся найти выход в нужное время и в подходящем месте. Наша задача – обеспечить безопасное пространство для них и дать ребенку ясный невербальный посыл, что мы слушаем его и хотим знать, что происходит с ним.
Подробнее об игровом слушании я расскажу в одиннадцатой главе.
Отклоняющееся от правильного поведение
В этой книге я не буду пользоваться терминами «плохое поведение» или «проступок» для описания неприемлемого поведения ребенка. Эти определения подразумевают, что ответственность за исправление ошибок лежит на ребенке. Но сегодня наука доказала, что у детей отсутствует контроль импульсов, когда они расстроены, потому что префронтальная кора их мозга не сформировалась полностью. Поэтому я буду использовать термин «отклоняющееся поведение» для описания тех случаев, когда ребенок пребывает в расстроенных чувствах, и мы должны выслушать его и помочь найти выход негативным чувствам.
Инструмент «особое время» «Родительства рука об руку» сообщает детям, что мы слушаем их. Чтобы устроить особое время, поставьте таймер на короткий срок, допустим, на 10 или 15 минут, и скажите ребенку: сейчас он может делать все, что угодно. Если в семье несколько детей, нужно, чтобы остальными занялся другой взрослый.
Особое время несколько отличается от обычного качественного времени, которое мы проводим с детьми. В этот период мы стараемся ограничивать ребенка только ради обеспечения его безопасности.
Особое время – это пространство вашего теплого внимания. Сейчас дети могут намекнуть вам на то, что с ними происходит. Когда моей дочери было два года, мы шли на улицу поиграть в куклы. Она несла их с собой и вдруг внезапно бросала на дорожку и убегала. Я же кричала, изображая голос ее малышей: «Мамочка, мамочка, мамочка!» – затем поднимала игрушки и бежала вслед за ней. Она убегала со смехом, а я всегда давала ей ускользнуть.
Особое время часто становится удобным моментом для слушания в игре. В ситуации, описанной выше, моя дочь становилась всемогущей мамой, которая уходит, а мне была отведена роль беспомощного малыша. Вхождение в роль мамы помогало ей осмыслить ситуации, когда я должна была уйти, а также справиться со страхом разлуки.
Смеясь и играя, дети рассказывают нам о том, что их беспокоит. Слушая детей, мы формируем у них уверенность, что они могут обратиться к нам, когда им понадобится.
Как и взрослые, дети могут расплакаться, выражая свои чувства. Это нередко происходит во время игры; например, убегая от других малышей, моя дочь могла упасть, удариться коленкой и горько расплакаться (хотя физическая боль была небольшой); или после веселого вечера просыпалась в слезах. Позже, когда мне нужно было уйти и я оставляла ее с папой, она могла сильно разреветься по поводу разлуки. Если ребенок плачет в этих случаях, может показаться, что веселые игры плохо заканчиваются. Но, заглянув глубже, мы поймем: такие слезы не вредны, ведь ребенок ощущает теплоту и внимание, чувствует себя любимым.
Если же в данный момент все в порядке, вероятно, ребенок освобождается от огорчений прошлого. В этой ситуации нужно выслушать его. Чем больше мы слушаем детей и налаживаем с ними связь, тем больше и охотнее они будут рассказывать нам – усилия со временем окупятся сторицей. Нытье, драки и поступки, которые выводят нас из себя, постепенно исчезнут, сменившись игрой, смехом и иногда – слезами.
Пример: Клер
«Я была в супермаркете с четырехлетней дочерью. Она попросила меня купить шоколадку. Перед этим она ныла и была довольно угрюмой, поэтому я чувствовала, что ее что-то беспокоит. Я сказала «нет», и она заплакала. Примерно через десять минут она стала говорить: «Не ставьте ту девочку в угол». Когда дочь прекратила плакать, я спросила, что она имела в виду. Оказалось, что к другой девочке в детском саду применяли наказание, и это расстроило ее. Хотя я и не была довольна, что в детском саду так наказывают детей, меня порадовало, что я отказала ей в шоколадке, так как это дало мне возможность выслушать дочь внимательно и выяснить причину беспокойства. После этого ее настроение значительно улучшилось, я думаю, что она в некоторой степени исцелилась от огорчения по поводу наказания другого ребенка».
В этом примере вы увидите, что, когда родителю сложно контактировать с ребенком, это не вина взрослого, а отражение прежних травм.
Пример: Дэвид
«Когда моему сыну Джону было три года, мне стало действительно трудно продолжать быть таким родителем, каким я хотел. Джон постоянно бил меня, и мне было сложно поддерживать с ним контакт. Во время сеанса слушания мой партнер спросил меня: «Кого тебе напоминает Джон?». Я вспомнил моменты собственного детства, когда меня бил мой отец. Это было похоже на повторное проживание ситуации, за исключением того, что теперь у меня был партнер по слушанию, который поддерживал меня, пока я плакал и выражал свой гнев. Я смог разозлиться на отца, чего раньше никогда не удавалось. Возможность дать отпор придала мне новых сил. Затем, когда сын агрессивно набросился на меня, я смог разобраться с этим в игровой манере. Мы с огромным удовольствием поиграли в кучу-малу. Былые чувства не мешали налаживанию контакта. Мои отношения с сыном стали улучшаться».