Я засмеялась.

– А что до меня, то я довольна, – почти прокричала Марин, пытаясь перекрыть звон посуды. – Я приехала сюда в восемнадцать лет и не думала оставаться здесь надолго. Но вот уже пять лет, как тружусь тут не покладая рук. Они такие симпатичные, наши бабули и дедули из «Тамариска». И коллеги тоже.

– Да уж. Во всяком случае, в чувстве юмора им не откажешь. Ты в курсе, что они мне устроили?

– Конечно! Здесь такая традиция. Я пришла на работу в августе, так что в этом испытании не было ничего сложного. И тогда они изменили тест на прочность. Сделали нечто вроде кондитерского цеха и главным дегустатором, якобы по жребию, выбрали меня. У них у всех на лицах было написано искреннее разочарование, и я всерьез поверила, что мне выпал редкий шанс. Не могу тебе описать, как я радовалась, поднося ложку ко рту… Потом два дня я вообще ничего не могла проглотить, потому что они нафаршировали кексы хариссой[5]. Держи, это должно помочь, – сказала она, протягивая мне большую дымящуюся кружку.

– Это что?

– Грог. У меня не было рома, и я использовала текилу, мне кажется, нет большой разницы. Я и себе приготовила такой же, чтобы составить тебе компанию.

Я сжала чашку в руках: пахнет хорошо. Я не слишком уверена в эффективности текилы для такого случая, но мед и лимон совершенно точно облегчают боль.

После четырех грогов за два часа я знала жизнь Марин как свои пять пальцев.

Когда ей исполнилось семнадцать лет, родители увезли ее с собой в отпуск в Биарриц, хотя ей хотелось остаться в Страсбурге с подружками. Она компенсировала свое нежелание находиться здесь тем, что каждый день после полудня валялась на пляже, уткнувшись в глянцевые журналы. На пятый день, подняв взгляд от журналов, она заметила одного спасателя и решила, что он мог бы скрасить ее пребывание здесь. Короче говоря:

«Ты бы только видела его кубики… Только мокрый купальник охлаждал мой пыл».

С этого момента Марин чего только не делала, чтобы привлечь его внимание. Она плавала возле буйка, на котором он восседал, вступала в море как балерина на сцене, и у нее перехватывало дыхание, когда он на нее смотрел. Она предприняла несколько далеких заплывов, надеясь, что его свисток призовет ее к порядку, но оказалось, что ее таланты пловчихи не внушали ему тревоги. В конце концов, когда она опробовала перед ним новую изысканную позу, укол морского дракона, притаившегося в песке, в буквальном смысле швырнул ее в его объятия. Она взвыла от боли, и когда тушь потекла по носу и щекам, он впервые приблизился к ней. Он улыбнулся, наклонился к ее уху и доверительным шепотом сообщил, что больше не в силах сопротивляться ее артистическим способностям.

«Представляешь, этот гад не поверил мне, он подумал, что я притворяюсь, чтобы его закадрить!»

Через год Марин покинула Страсбург и переехала к Гийому, поступив на работу в «Тамариск». Через три года они сняли трехкомнатную квартиру и завели кота. Через четыре года объявили о своей помолвке, а через пять лет, за три недели до свадьбы, он влюбился в немецкую туристку, которая подверглась нападению медузы.

– У этого извращенца яды – сексуальный фетиш, – подвела итог Марин. – Хоть бы его укусила гадюка.

– Ты права, – согласилась я. – И пусть его после первой брачной ночи сожрет черная вдова.

Марин громко рассмеялась, потом внезапно замолкла, посмотрела на меня с серьезностью много выпившего человека и спросила:

– А тебе он тоже причинил много горя?

– Кто?

– Уверена, в этой истории не обошлось без парня. Кто еще мог вынудить тебя забраться в такую глушь с кучей чемоданов и коробок в машине?

То ли из-за нескольких выпитых грогов, то ли из-за едкого запаха, витавшего в комнате, или высокой температуры – а может быть, непосредственность Марин располагала к этому, – но я ей все рассказала.

13

Я встретила Марка в кондитерском отделе супермаркета «Монопри». Мне было двадцать пять лет, и я приехала в Париж с Мамину – так я называла свою бабушку, – которой здесь сделали операцию на сетчатке. Я разыгрывала из себя сиделку, она – туристического гида. Я впервые в жизни была в столице, и она познакомила меня с самыми узнаваемыми, хотя и заезженными символами: Эйфелевой башней, речными трамвайчиками, Монмартром, Елисейскими Полями… Мы сняли на площади Нации небольшую квартирку с огромной кроватью, на которой мы вдвоем располагались по вечерам. Я читала, бабушка комментировала, мы ели конфеты, добавлявшие очарования этим приятным моментам.

Именно за конфетами я и отправилась в «Монопри». Я шла вдоль полок в поисках шоколадных мишек, когда высокий блондин в кожаной куртке вдруг вырос передо мной. Я постояла несколько секунд, чтобы он понял, что надо посторониться. Но нет, он не понял.

– Скажите, я вам не мешаю? – спросила я.

– Нет, все нормально, но зачем так кричать? – ответил он в том же тоне.

– Вы что, не видите, что загораживаете от меня стеллажи?

– Конечно вижу.

Я попыталась глубоко дышать.

– У вас сейчас будут большие проблемы… – произнесла я.

– Согласен. Но они и так у меня появились четверть часа назад, когда я увидел вас и захотел с вами заговорить, но не знал, как это сделать.

– Отлично! Вам это удалось, мы с вами разговариваем. И я в двух шагах от того, чтобы влепить вам пощечину. Теперь довольны?

Он рассмеялся, посмотрел на меня взглядом, который называют «сопротивление бесполезно», и думаю, именно тогда я включилась в его игру и начала кокетничать.

Закончив учебу, я переехала к нему в Париж. Мы так долго ждали этого, что несколько следующих месяцев каждая минута, которую мы проживали порознь, казалась нам потерянной. Мы вместе принимали душ, ели из одной тарелки, у нас были общие футболки, мы курили одну сигарету, читали одни и те же книги, и нам все время хотелось заниматься любовью. Мы как будто хотели компенсировать все годы, когда не знали друг друга. Единственное место, которое мы посещали раздельно, был туалет, хотя мы все чаще не закрывали дверь. Кроме этого, слияние было полным, хотя оно постепенно сменилось более уравновешенными отношениями.

Я была счастлива. Когда подруги рассказывали о поиске идеального мужчины, я про себя тихо радовалась: ведь я его уже нашла, мужчину своей мечты.

У него, разумеется, были недостатки. Он, например, ел много лука, который плохо переваривал, брил торс, обожал смотреть по телевизору криминальные сводки, причем его особенно привлекали самые гнусные преступления. Он мог провести целый день не раскрыв рта, и если бы я первая не обращалась бы к нему, он так и не вымолвил бы ни слова. Он говорил «ареопорт». Но все это не шло ни в какое сравнение с его достоинствами. Нам было хорошо вместе. В общем, это были идеальные отношения, и я не сомневалась, что мы закончим наши дни вместе.