- Товарищ полковник, я готов ехать в Чечню в должности командира противотанковой батареи, - произнёс это с такой твёрдостью в голосе, которая наверно убедила Шпанагеля больше чем мои слова.

- Хорошо, товарищ капитан. Вы меня убедили. – Шпанагель повернулся к одному из своих полковников, - товарищ полковник, запишите себе: в течении двух недель подыскать ему должность начальника штаба и включить в приказ на очередное воинское звание «майор».

- Но едешь ты, всё равно командиром противотанковой батареи, - произнёс это, уже глядя на меня, начальник.

- Товарищ полковник, - попытался запротестовать я, - да, не ради звания «майор» и должности еду….

- Всё, Копытов, молчать, - оборвал меня полковник, - через две недели будешь майором. Иди.

- Есть. - Повернулся и вышел из кабинета. Только в коридоре понял, что я насквозь мокрый от этого разговора. Теперь то мне стало понятно, почему Бондаренко вышел весь в поту. Видать ему тоже должность начальника штаба дивизиона не просто далась. Я повернулся на звук открывшейся двери. Из кабинета вышел генерал Фролов, подошёл ко мне и пожал руку.

- Молодец!

Чувство безмерной благодарности к генералу охватила меня: - Спасибо, товарищ генерал. Никогда не забуду вашей поддержки и не подведу вас.

Генерал по отечески похлопал меня по плечу и ласково подтолкнул к выходу: - Иди, Копытов, занимайся своим делами.

Взбудораженный, состоявшимся разговором и незаметно для себя я оказался в канцелярии батареи, где меня ожидали угрюмые командиры взводов. Лишь через несколько минут, приведя свои чувства и мысли в порядок, спросил у них - Были ли они на беседе у командира полка?

Матвиенко тяжело вздохнул: - Были, товарищ капитан. Я объяснил причины, по которым не могу ехать в Чечню.

Я перевёл взгляд на Никифорова и тот нервно вскочил:

- А я заявил о несогласии ехать и высказал свою позицию по данному вопросу. – И тут же сел обратно на стул.

В течении минуты я молчал, пытаясь взять себя в руки. Несмотря на моё личное негативное отношение к Никифорову, относился к нему всё-таки достаточно ровно и лояльно. Старался не обращать внимание на его «псевдодемократические заскоки и завихрения», считая что всё это пройдёт само собой со временем. Даже когда ругал его за какие-нибудь провинности, или какие-либо высказывания и необдуманные до конца поступки, даже тогда высказывал ему замечания или своё неудовольствие в корректной форме. Но сейчас сдерживаться не стал, да и не хотел. Я медленно поднялся из-за стола.

- Встать! Смирно ЛЕЙТЕНАНТ! – Тихо, но жёстко приказал я, отчего Никифоров стремительно поднялся со стула и мгновенно принял строевую стойку. Вслед за ним также быстро поднялся и застыл по стойке «Смирно» и Матвиенко, хотя команда относилась только к Никифорову.

- Никифоров! – Я сильно стукнул кулаком по столу, - посмотри на меня… Только внимательно и вдумчиво посмотри…. Ты, что сволочь, думаешь, что у меня родители алкоголики? Или я воспитывался в какой-то ненормальной коммуне? Или ты думаешь, что я раб в военной форме и безропотно иду на убой, выполняя приказы нашего продажного правительства? Может, ты думаешь, что я коммунист-фанатик? – Это были чисто риторические вопросы, на которые ответа от Никифорова совсем не ждал. Угрожающе медленно вышел из-за стола и вплотную подошёл к подчинённому.

- Так вот, товарищ лейтенант, - продолжил тихим голосом, едва сдерживая бешенство, но с каждым словом повышая тональность, - родители у меня нормальные советские люди, которые правильно меня воспитали. Учился в нормальной советской школе, где также воспитывали и прививали высокое отношение к чувству долга перед Родиной, страной и к её гражданам… И жена у меня отличная мать и женщина, которая кстати тоже не хочет, чтобы я ехал в Чечню, но она говорит: прикажут – езжай. И дети у меня не олигофрены. Понятно? Все эти десять дней, как соседний полк уезжал, я чувствовал себя ущербным, потому что мне никто не предлагал ехать туда. И сейчас меня поставили почти на одну с тобой доску, не поверив в мою готовность выполнить то, для чего я предназначен как военный. Мне сейчас для того, чтобы ехать в Чечню, пришлось доказывать, что я хочу и должен ехать… Что хочу ехать со своим полком… И еду туда не мирное население убивать, как ты тут бегаешь и треплешь языком на каждом углу, а бороться с бандитами, которые убивают, насилуют, грабят и выгоняют из своих домов, квартир русских. Вот за них и еду воевать. Еду, чтобы любой враг не пришёл сюда и не изнасиловал мою жену, не убил моих близких, да и твоих тоже. И таких, как я - большинство. Скажу тебе больше. Если бы ты даже согласился ехать, то я бы всё сделал, но отказался бы от тебя. Потому что не верю тебе. Такие как ты, сдаются в плен и становятся предателями.

Я стоял напротив Никифорова и всё это, даже не заметив, уже выкрикивал в лицо командира взвода. Он же, побагровевший, хлопал беззвучно губами, пытаясь что-то ответить или возразить мне.

- Молчать, Никифоров! – Раздельно и угрожающе произнёс я, - если ты сейчас что-то попытаешься возразить или оспорить мои слова, я просто заеду тебе в морду. Ни как русский офицер, а как нормальный русский мужик.

Я уже спокойно смотрел ему в глаза - так как запал весь прошёл. Всю свою злость, обиду и ярость выбросил в крике, но про себя всё-таки решил: если он, что-то сейчас вякнет. Знаю…, побежит в прокуратуру, но всё равно врежу ему по роже. Это же наверно увидел в моих глазах и Никифоров, поэтому благоразумно промолчал. Я посмотрел на побледневшего Матвиенко, стоявшего рядом, затем резко развернулся и сел за стол.

- Вольно. Садись! – Скомандовал я.

Но Матвиенко и Никифоров продолжали стоять, не решаясь сесть.

- Я, что неясно сказал? Проехали…, садись….

Офицеры осторожно присели за стол. Я тоже постепенно успокоился: - Никифоров, всё что я здесь произнёс, это не ради