не предложили. Обратно даже быстрей получилось — потому что днем. А что, я молодой тогда был, вот как ты сейчас, еще и тридцати лет не исполнилось. Как говорится, даже не вспотел.

Виктор молчал, не в силах что-то внятное произнести. У них в сорока километрах от госпиталя был филиал — и эта ситуация была похожа на то, как если бы ему сказали: «Сходи туда, прооперируй, и потом сразу назад».

— А я так понимаю — ты меня о чем-то спросить хотел? — внезапно прервал думы Виктора дед.

— Да, хотел, но эта твоя Кунаширская история меня просто добила.

— Много еще тузов в рукаве, — усмехнулся дед. — Спрашивай.

Виктор хотел задать простой вопрос: «Ты же видишь, как изменилась медицина, как изменились люди — скажи, дед, мы деградируем?» Но он вдруг понял, что и сам знает ответ на этот вопрос, и поэтому задал другой:

— Научиться хирургии можно только на войне? Вот в Академии все начальники отделений прошли через горячие точки, у каждого диссертация по боевой травме на личном опыте — и им веришь, как последней инстанции. Как вот я тебе верю.

— На войне? — дед прищурился. — Не люблю я про войну говорить, ты знаешь, но раз речь зашла… Идеальные условия для обучения хирурга возникают тогда, когда можно делать неограниченное количество ошибок. Как в твоих этих компьютерных играх — «перезагрузиться», так это называется? Вот война — это как раз такое место. Можешь перезагружаться хоть после каждой операции. Но на войне есть и обратная сторона медали — там убивают. И хирургов в том числе. Ведь что такое операционно-перевязочный взвод? Это полкилометра от передовой, что, в принципе, несущественная величина. Так что не факт, что ты доживешь до победы и сохранишь все знания. Поверь, если бы у меня была возможность учиться не на войне — я бы с радостью ее выбрал. Но товарищ Сталин и его идейный оппонент Гитлер решили этот вопрос за меня, я надел форму военврача третьего ранга и пошел обучаться военно-полевой хирургии из военкомата в городе Свердловске сразу по окончании института. Так что… Ты не знаешь военно-полевой хирургии в том объеме, в каком я знал ее в двадцать шесть лет. Но ты не знаешь и войны — и поверь, это дорогого стоит.

Он задумался на мгновенье, а потом отодвинул тарелку с сушками в сторону и сказал каким-то чужим ледяным голосом:

— И хватит об этом.

Виктор молча кивнул, соглашаясь. Экран телефона, лежащего на столе, засветился фотографией Рыкова.

— Слушаю, Николай Иванович, — ответил на звонок Виктор. — Да, хорошо… Постараюсь на завтра, — сказал он, выслушав короткую просьбу начальника и отключился.

— Как говорится, на ловца и зверь, — положив телефон на стол, он посмотрел на деда. — Есть у нас один пациент. Загадочный. И что-то он затяжелел. Рыков просит тебя поучаствовать в диагностике. Лучше всего не затягивать и сделать это завтра. Ты на дачу не собирался?

— Собирался, — честно признался дед. — Но могу с утра к вам, а потом и по своим делам. Там еще шесть рядков картошки осталось, надо подкопать. А что за пациент?

— Бывший офицер. Минно-взрывное ранение, обе стопы. Культи на уровне верхних третей голеней. Он их протезами натирает сильно, до язв. Жена его обратилась к нам помочь санировать, потому что сама не справляется. Мы положили, перевязываем, физиопроцедуры на месте делаем. А ему хуже и хуже — причем совершенно не пропорционально тому, какие у него раны. Рыков сказал, что пришли его анализы — и там недалеко до сепсиса.

Дед слушал внимательно, потом спросил:

— Жена с ним в палате?

— Да, ей разрешили с ним находиться, в интенсивке два места и пока никому на второе не надо.

— Ага, — покачал головой дед. — С ним, значит…

Виктор немного напрягся, а потом решил уточнить:

— Ты что, думаешь, это она что-то делает? Его четыре года назад ранило, она до сих пор от него не ушла. Мы же видим, как она с ним возится…

— Ничего я не думаю, — возмутился дед. — Но мысли у меня есть на этот счет. Завтра посмотрим.

Он взглянул на часы, встал из-за стола, вышел в комнату и включил телевизор. В это время дед всегда смотрел новости, выкрутив из-за глухоты звук почти на максимум. Виктор по-быстрому сполоснул обе кружки, попрощался и ушел домой.

Завтрашний день обещал быть интересным.

3

Виктор приехал за дедом на такси. Он был уверен, что придется ждать, потому что машина пришла почти на пятнадцать минут раньше, но дед превзошел его ожидания — он сидел во дворе на лавочке и поглядывал на часы. Ждать и догонять — это были два его нелюбимых занятия. Рядом с ним лежал сложенный черный целлофановый пакет с чем-то плоским и большим внутри.

Водитель посигналил, Виктор открыл окно и помахал рукой. Дед встал и поправил стрелки на брюках. Он был в сером костюме, в котором раньше всегда ходил на работу. Белизну рубашки подчеркивал не очень яркий бордовый галстук с идеально завязанным узлом, на ногах безупречно вычищенные туфли. Стрелки на брюках — про такие говорят обычно «порезаться можно».

Не забыв пакет, дед подошел, заглянул в машину, поздоровался с водителем и сел на переднее сиденье. Пакет положил на колени.

— В госпиталь, — произнес Виктор. Машина тронулась. — Что с собой несешь?

— Не спеши, — дед не повернул головы. — Всему свое время. Твоя машина где?

— Не спрашивай, — расстроенно ответил Платонов. — К Академии готовился. Продал…

Дед поймал его взгляд в зеркале заднего вида, на секунду нахмурил брови, но ничего не сказал.

Доехали они быстро. Виктор сбегал на проходную, договорился с дежурным по части — ворота медленно отъехали в сторону, и таксист прополз мимо шлагбаумов и бетонных блоков на территорию. Дежурный офицер вышел из своего «скворечника», приблизился к автомобилю и, словно гаишник на обочине, отдал воинское приветствие и попросил открыть окно.

— По территории части скорость не больше пяти километров в час, — сурово сказал он таксисту. — И не по центральной аллее, а вокруг объедете, — он махнул рукой в сторону, очерчивая маршрут. Потом наклонился, чтобы посмотреть на пассажиров, увидел деда, заулыбался и попытался в такой согнутой позе встать по стойке «смирно». Вышло глупо и смешно, но он, тем не менее, громко произнес:

— Здравия желаю, товарищ полковник!

Таксист скосил глаза на деда, поняв, что привез какую-то важную шишку, и вжался спиной в сиденье.

— Спасибо, — дед кивнул в ответ. — Давайте мы поедем, а то стоим тут перед штабом…

— Конечно, Владимир Николаевич, — радостно ответил дежурный офицер. — Проезжайте.

Таксист отпустил тормоз, и машина медленно покатилась по аллее.

— Это кто был? — спросил дед, когда они отъехали метров на пятьдесят.

— Баканин, майор с рентгенпередвижки, — напомнил Виктор. — Ты с ним еще постоянно ругался по поводу описаний плоскостопия и сколиоза, помнишь?

— Я смотрю, личность знакомая, — задумчиво ответил дед. — И как он, лучше стал углы измерять?

— А хрен его знает, — пожал плечами Виктор. — Но судя по тому, с каким энтузиазмом он тебя встретил, ваши беседы пошли ему на пользу.

Он хорошо помнил, какие баталии разворачивались порой в кабинете начальника отделения лучевой диагностики, когда к ним в гости приходил дед. Ему всегда выделяли лучшее место за столом, он раскладывал перед собой несколько историй болезни с накопившимися вопросами — и начиналось.

«Вот тут я с вами категорически не согласен… Контур же вот где проходит, а не там, где вы его якобы увидели… Это не костно-травматические изменения, а послеоперационные, а вы их в отрицательную динамику записываете… Вот эти углы на позвоночнике кто рисовал? Вы, товарищ капитан? Вас на уроках геометрии в школе не научили транспортиром пользоваться?..»

Начальник рентгенотделения Ковалев в такие минуты стоял обычно навытяжку рядом с дедом и смотрел не в снимки, а на лица своих подчиненных и метал в них молнии. А сами врачи покорно слушали, сидя за столом с длинным рядом негатоскопов, и вглядывались в снимки, пытаясь понять, где же проходит граница между их пониманием лучевой диагностики и опытом Владимира Николаевича.

Один раз Ковалев попытался заступиться за своих специалистов и начал это со слов: «Товарищ полковник, вы работаете столько лет, сколько мы тут все вместе даже не живем еще…», но продолжение фразы булькнуло и застряло