— Больной… Я его знаю… Это…

Доктор Форбз нахмурился. Он повел меня вниз по лестнице к главному входу.

— Вам следует вернуться домой. То, что вы увидели, так расстроило вас, что вы пребываете в смятении. Вы никак не можете знать этого пациента. Он — сумасшедший, которого арестовала и доставила в Бедлам полиция. Он подозревается в преступлении.

* * *

Я была уверена, что произошла ошибка. Джон Слейд — сумасшедший и преступник? Это невозможно!

Он был выпускником Кембриджа, бывшим священнослужителем. Он говорил как минимум на четырех языках, не считая английского. Он служил в вооруженных силах Ост-Индской компании и на Ближнем Востоке, а позднее поступил на секретную службу. Более того, он был героем, рисковавшим жизнью при исполнении служебного долга.

Я сказала доктору Форбзу, что обязана спасти Слейда, и умоляла его остановить пытки. Быть может, поведи я себя спокойней и разумней, мне бы удалось его убедить, но я была так возбуждена, что говорила бессвязно, словно сама была не в своем уме.

— Мисс Бронте, вам нужно немедленно уехать, — сказал доктор Форбз. — На вас обращают внимание.

Это привело меня в чувство. Если об этой сцене начнут судачить, можно представить себе, какое посмешище из меня сделают. «Знаменитая писательница Каррер Белл сошла с ума в Бедламе» — такими примерно будут газетные заголовки. Мне пришлось позволить доктору Форбзу проводить меня на выход.

— Моя вина. Не следовало позволять вам сюда приезжать, — сказал он, сажая меня в экипаж. — Я должен принести вам свои извинения. — И добавил: — Через два дня я уезжаю в отпуск, в Эмблсайд, что в Озерном крае, но если вам понадобится моя помощь, только дайте знать.

На обратном пути в экипаже я, поразмыслив, пришла к выводу, что, вероятно, Слейд попал в какую-то пертурбацию, которая и привела к его аресту и заключению. Но что это была за пертурбация? Интересно, почему доктор Форбз так поспешно выпроводил меня из Бедлама — не потому ли, что сам участвует в пытках Слейда и не желает, чтобы я это узнала? Но в это я поверить не могла. Должно быть, он искренне верит, что Слейд — сумасшедший преступник, а я просто обозналась.

Вернувшись в дом Смитов, я больше всего хотела остаться одна в своей комнате и решить, что делать, но Джордж встретил меня на пороге и сказал:

— Я рад, что вы вернулись пораньше. Мы едем на Великую выставку.[3]

На Великой выставке была представлена грандиозная экспозиция — около ста тысяч механических устройств и произведений искусства из множества разных стран. Она была задумана принцем Альбертом, и идея ее состояла в том, чтобы пропагандировать принципы гуманности и демонстрировать технический прогресс, достигнутый человечеством в текущем веке. Хотя Великая выставка была событием номер один в Англии, я не хотела туда ехать, потому что была слишком расстроена. Но в то ж время я не могла отказать Джорджу. Поэтому после легкого полдника я уже сидела с ним, его матерью и двумя младшими сестрами в экипаже. Они оживленно обсуждали то, что предстояло увидеть, и никто не обратил внимания, что я в своей задумчивости не произнесла ни слова.

Почему Слейд вернулся в Англию? Почему не дал мне знать о своем возвращении? Я вспоминала три одиноких года, проведенные без него. Во мне боролись оскорбленные чувства, страх за Слейда и первые признаки сомнения относительно того, что я увидела в Бедламе. Действительно ли тот заключенный был Слейдом? Как мог Слейд стать сумасшедшим преступником? Мой разум отказывался поверить в это, потому что я знала Слейда как абсолютно здравомыслящего и благородного человека. Но как тогда объяснить его заключение в сумасшедшем доме, если, конечно, это и впрямь был Слейд?

Популярность Великой выставки стала очевидна задолго до того, как мы подъехали к ней. Движение на подступах к выставке замедлилось из-за огромного скопления экипажей и омнибусов. Пешеходы толпились на тротуарах. Наконец мы достигли длинной, тянувшейся через Гайд-парк аллеи, по бокам которой на затененных деревьями лужайках слонялись гуляки. Картина была настолько яркой и веселой, что мои бедламские впечатления показались нереальными. Вероятно, доктор Форбз был прав: человек, которого я видела, — не Слейд. Приняла же я в первый момент Джулию Гаррс за свою сестру Анну, почему я не могла ошибиться и еще раз?

— Смотрите! — миссис Смит показала рукой из окна экипажа: — Хрустальный дворец!

Хрустальным дворцом в обиходе называли здание, в котором расположилась Великая выставка. Это был гигантский стеклянный шатер высотой более сотни футов, опиравшийся на железный «скелет» подобно огромной оранжерее. Газеты окрестили его десятым чудом света. Мы вышли из экипажа и встали в очередь, тянувшуюся ко входу. Какое пестрое людское собрание представляла собой эта очередь! Сельские священники опекали стайки своих прихожан; учителя возглавляли группы шумных школьников; богатые дамы и господа стояли вперемешку с солдатами в мундирах. В толпе слышалась иностранная речь — это были посетители, приехавшие из-за границы.

Воспользовавшись тем, что его мать и сестры болтали между собой, Джордж Смит склонился ко мне и сказал:

— Вы страшно молчаливы. Что-нибудь случилось?

— Нет, все в порядке. — Мне не хотелось говорить о том, что произошло в Бедламе, я не желала тревожить его, тем более что все это могло еще оказаться ошибкой с моей стороны. Вероятно, я так жаждала увидеть Слейда, что подсознательно наложила его образ на лицо незнакомца.

Мы вошли в Хрустальный дворец. Изнутри он напоминал просторный собор. Преисполненные благоговения, подхваченные людским потоком, мы со Смитами двигались вдоль длинного трансепта,[4]осененного бочкообразным стеклянным сводом. Железные опоры, отлитые на манер классических колонн, поддерживали верхние галереи по обеим сторонам широкого главного прохода.

— Его длина более тысячи восьмисот, а ширина — четыреста пятьдесят футов, — сказал Джордж. — Площадь — девятнадцать квадратных акров.

— Тут даже деревья внутри растут, — восторженно подхватила его сестра Элиза.

Меня тоже восхитили живые взрослые вязы, стоявшие внутри трансепта.

— Здесь высоту крыши специально увеличили, чтобы под ней поместились росшие на этом месте деревья, — объяснил Джордж. — Поэтому здание не вполне симметрично.

Хрустальный дворец произвел на меня такое сильное впечатление, что я почти забыла о Слейде. Солнечный свет сквозь стеклянные крышу и стены лился на кусты, цветы и карликовые пальмы в кадках, выставленных вдоль прохода. Мерцали беломраморные скульптуры. Голоса посетителей и шуршание их шагов по деревянному полу сливались в сплошной низкий гул, похожий на шум морского прибоя. Поверх него я вдруг услышала чистый звук льющейся воды, и мы присоединились к толпе, окружившей гигантский хрустальный фонтан.