— Берти, ты здесь, кто бы мог подумать! Полковник Вустер собственной персоной! Ну и чудеса! Я тебе звонила в Лондоне, но мне сказали, что ты уехал.

— Да. Я теперь здесь живу.

— Вижу, что здесь, солнечный ты мой зайчик. Отлично, теперь я совершенно довольна, будем веселиться. Берти, ты отлично выглядишь. Папа, правда Берти просто красавец?

Старый хрыч Стоукер явно не желал выступать в роли ценителя мужской красоты. Он издал звук, с каким свинья отправляет в желудок вилок капусты, однако от более членораздельных высказываний воздержался. Мрачный подросток Дуайт молча пожирал меня глазами. Сэр Родерик, чья физиономия при виде меня побагровела, а потом начала понемногу терять свою зловещую яркость, сохранял выражение человека, оскорбленного в своих лучших чувствах.

Но в этот миг появилась вдовствующая леди Чаффнел. Дама могучего сложения, такой впору быть главой охотничьего общества и владелицей своры собак, если бы главами упомянутых обществ избирали женщин, она спокойно и уверенно срежиссировала массовую сцену. Не успел я опомниться, как толпа гостей скрылась в доме, а я остался на крыльце вдвоем с Чаффи. Чаффи как-то странно глядел на меня и кусал нижнюю губу.

— Я и не знал, Берти, что ты с ними знаком.

— Познакомился в Нью-Йорке.

— Ты часто встречался там с мисс Стоукер?

— Несколько раз.

— Сколько?

— Ну, раза два или три.

— Мне показалось, она тебе очень обрадовалась.

— Ну что ты. Простая вежливость.

— А можно подумать, вы близкие друзья.

— Господь с тобой. Так, приятели. Она со всеми так себя ведет.

— Со всеми?

— Конечно. Понимаешь, она такая открытая, непосредственная.

— Удивительная девушка, искренняя, добрая, великодушная, жизнерадостная, верно?

— В самую точку.

— К тому же красавица.

— Да, просто удивительно.

— И такая обаятельная.

— На редкость.

— Словом, очень привлекательная девушка.

— В высшей степени.

— Мы с ней в Лондоне проводили много времени вместе.

— И что же?

— Ходили в зоопарк, в музей мадам Тюссо.

— Понятно. И как она относится к этой затее с покупкой замка?

— Горячо одобряет.

— Скажи честно, дружище, — спросил я, стараясь свернуть в сторону от животрепещущей темы, — сам-то ты как оцениваешь шансы на успех?

Чаффи сдвинул брови:

— То вроде бы кажется, что шансы есть. То вроде бы кажется, что их нет.

— Ясно.

— Как-то зыбко все.

— Понимаю.

— Папаша Стоукер держит меня в подвешенном состоянии. Так он вполне дружелюбен, но чует мое сердце: он в любую минуту может взбрыкнуть, и тогда все полетит к черту. Ты случайно не знаешь, может быть, есть какие-то деликатные темы, которых следует избегать в разговоре с ним?

— Деликатные темы, говоришь?

— Ну да. Ведь как бывает с незнакомыми людьми: ты говоришь, какой сегодня прекрасный день, а он делается бледный, как полотно, и стискивает зубы, потому что именно в такой прекрасный день его жена сбежала от него с шофером.

Я стал соображать.

— На твоем месте я не стал бы особенно распространяться о Бертраме Вустере. То есть, если ты хотел расписывать ему мои достоинства…

— Не хотел.

— Вот и не надо. Он меня недолюбливает.

— Почему?

— Просто так, необъяснимая антипатия. И я думаю, старина, если ты не возражаешь, не стоит мне сейчас садиться за стол со всей честной компанией. Скажи своей тетке, что у меня голова разболелась.

— Ну что ж, если он при виде тебя сатанеет… Чем ты ему так досадил?

— Понятия не имею.

— Спасибо, что предупредил. Можешь незаметно исчезнуть.

— С большим удовольствием.

— А мне надо идти к гостям.

Он вошел в дом, а я стал прогуливаться по дорожке, Радуясь, что остался один. Надо хорошенько разобраться, как он относится к Полине Стоукер.

Надеюсь, вы не возражаете вернуться к разговору, который происходил у нас с ним несколько минут назад, и внимательно вслушаться в ту его часть, которая касалась барышни Стоукер. Вас что-то удивило, так ведь?

Конечно, чтобы полностью осознать значение происходящего, вам надо было находиться рядом с нами и внимательно наблюдать за ним. Для меня лицо человека — открытая книга, а уж Чаффи я и вовсе видел насквозь. Когда он заговорил о Полине, то стал похож на чучело лягушки, прозревшей свет небесной истины: физиономия густо пунцовая, смущен до крайности. Из чего со всей очевидностью вытекало, что мой однокашник по уши втрескался. Быстро это у него получилось, что и говорить, ведь он знает предмет своего обожания всего несколько дней, но такой уж он у нас, Чаффи. Пылкий, порывистый, безоглядный. Вы только представьте его барышне, дальше он будет действовать сам.

Ну, что ж, если так, меня это вполне устраивает. Бертрам Вустер никогда не был собакой на сене. По мне, так пусть Полина Стоукер флиртует с кем угодно, отвергнутый искатель от души пожелает ей счастья. К этому всегда приходишь по зрелом размышлении, вы и сами знаете. Страдаешь, мучаешься, и вдруг является спасительная мысль, что все к лучшему, вы счастливо отделались. Я по-прежнему считал Полину красавицей каких мало, но от огня, который вдохновил меня в тот вечер в «Плазе» бросить сердце к ее ногам, не осталось ни искры.

Анализируя эту перемену в собственных чувствах, если, конечно, слово «анализ» здесь применимо, я пришел к заключению, что всему виной ее неуемная энергия. Конечно, хороша, глаз от нее не оторвешь, но есть серьезный недостаток: она из тех обожающих спорт девушек, которые непременно хотят, чтобы вы проплыли с ними милю-другую перед завтраком, а после обеда, когда у вас сладко слипаются глаза, тащат вас поиграть в теннис, сетов эдак пять-шесть для разминки. Прозрев, я понял, что на роль миссис Бертрам Вустер мне нужно что-то потише и поспокойнее, в духе Джанет Гейнор.

Но в случае с Чаффи эти недостатки обращаются в величайшие достоинства. Понимаете, он и сам помешан на спорте — что на лошади скакать, что плавать, стрелять, что лис травить, оглашая окрестности дикими воплями, словом, он в вечном, неугомонном движении. Он и эта барышня П.Стоукер буквально созданы друг для друга, и если я хоть как-то могу содействовать их сближению, я должен буквально вывернуться наизнанку.

И потому, когда увидел, что Полина вышла из дому и направляется ко мне с явной целью обменяться верительными грамотами, восстановить разорванные отношения и прочее, я не дал деру, а приветствовал ее жизнерадостным возгласом «Салют!» и позволил увлечь себя в укромную аллею, усаженную кустами рододендронов.