– Куда трясешь, оторвешь же, щербатая! – возмутился я и проснулся. Надо мной с керосинкой стоял Боря Цуприк в плаще от ОЗК, с накинутым на голову капюшоном и будил меня, толкая в правое плечо.

– Товарищ лейтенант, вставайте! Полшестого уже. Надо умываться, завтракать и приказ отдавать! Федя в машине движок прогревает!

«Фух! Живые все! Ну, Танатос, ну гад! Я тебе сказку почитаю на ночь, если доживу днем до вечера», – думаю я и падаю на пол под ноги Боре. Сотня отжиманий в бешеном темпе на двух ударных костяшках кулаков разгоняет кровь, устраняет сонливость и благодатно влияет на мой авторитет. Такой номер еще никто повторить на заставе не смог. А я, в хорошем настроении, и двести раз отжимаюсь от пола в охотку. Сейчас бы кросс дернуть километров на десять. А потом в душ. Но вместо кросса сегодня левый фланг в ОЗК и скорее всего – в противогазе. Одеваюсь. Ох, тяжела же ты, шапка Мономаха, да еще с каской, бронежилетом и подсумками.

Я хамлю личному составу тем, что вешаю свой броник на дверцу кабины с моей стороны. То же самое делает Федя. Но в кабину я не сажусь, вызвав удивление в составе моего наряда. На мне сшитая связистом за ночь самодельная разгрузка. Со мной едут санинструктор (он же второй номер пулемета), пулеметчик, расчет РПГ, снайпер. Мы везем с собой боеприпасы в цинках, выстрелы к РПГ, прибор радиационной разведки, насос, полупустую бочку с бензином. Воду в баке для перевозки молока. Сухпай на сутки. Коробки с набитыми лентами для ПКМ. На одиннадцатом я заставляю всех надеть ОЗК и приготовить противогазы. Народ молча одевается, помогая друг другу.

«Какой же я мудак-эгоист! – терзает меня совесть. – У моих солдат магазины неспаренные и у каждого по два подсумка на ремне тактического обвеса. Ну, ничего. Ну не успел!» – оправдываюсь я перед своей совестью и понимаю, за что меня терзал мой ночной кошмар во сне. Вот за это вот. Себе сделал – руками солдата, а им не сделал. Не показал. А ведь магазины на груди могут от смерти спасти. Вернемся, и я выем печень любому, пока у каждого такого или похожего не будет. Это пока мы в разведке и никого вокруг, а если нарвемся…

От этого самобичевания меня отвлекает восьмой левый. Раньше здесь была калитка в системе. А теперь в ней нужды нет. Система бессильно лежит на земле всеми своими тридцатью двумя нитями. Рядом валяется покореженная вышка на склоне. Вид изуродованного левого не радует ни меня, ни моих бойцов. Езда по КСП, на которую нормальный пограничник сам только по большой надобности ступит подошвой. А если перейдет, то проход руками заделает, знак поставит и другие наряды оповестит, что именно он тут прошел по КСП, которую берегут и лелеют. А тут мы по ней, по родимой помощнице, да на колесах грузовика. И давим, давим и давим аккуратные треугольные дорожки резиной «шестьдесят шестого». Свой собственный труд бросаем под колеса. Придется кому-то за это ответить. И за КСП, и за лошадей, за здание заставы, и за наши нервные клетки.

– Товарищ лейтенант! Как же мы без системы? Словно голые на пляже! – говорит мне пулеметчик в кузове, обозревая километры «уложенной на лопатки» колючки. Мне смотреть на это безобразие просто больно, как будто наша «мыльница» по мне едет, вминая кожу своей тяжестью. Но я сам это придумал, а иначе большой риск нарваться на кого-то или на что-то. А мне риск на фиг не нужен. На мне двадцать моих пацанов, лошади, собаки и граница, приказ на охрану которой никто не отменял. И в моей погранзоне я есть хозяин, господь бог и воинский начальник. Потому как двух хозяев на территории ответственности быть не может. А тем более – в военное время, когда радиация – это еще не самый худший враг. Кстати, вчера я выяснил, что мой прибор – это обычный ДП-5А. И уровень приемлемой радиации фона – ноль целых и пять десятых рентген в час. Пока мы прем по нашему левому, то в зависимости от рельефа он то падает, то чуть превышает норму. Едем мы с опаской. Нас же не рота, чтобы выслать полноценный разведдозор справа, слева и вперед от головной группы. Нас одной очередью покрошить можно или двумя. Водитель думал недолго и повесил еще один бронежилет на решетку, закрывающую радиатор машины. Он справедливо рассудил, что если столкнемся с недружелюбным приемом, то первые пули получит машина прямо в лоб своего прямоугольного дизайна. А без нормального охлаждения двигателя далеко не уедем. То, что он сам может получить эти пули, Федю взволновало только до уровня каски, которую он надвинул себе на лоб и пристегнул ремешком.

– Что-то тихо тут очень, товарищ лейтенант! – заявляет мне водитель, когда мы останавливаемся на восьмом левом и я оставляю здесь двух своих солдат и радиостанцию. Мне нужна точка для ретрансляции сигнала на заставу. Дальше перед нами лежит самая опасная часть пути, это горбатый и извилистый спуск по чужому участку к Арчабилю. Но сначала надо добраться до стыка с Арчабильским участком. Почти до самого стыка ведет длинный и извилистый спуск. Чтоб не шуметь, впереди идет пулеметчик с моим автоматом и прибором. За ним, в пятидесяти метрах, бухает бахилами ОЗК снайпер. За снайпером тяжело дышу в респиратор я, удерживая расстояние между собой и моим «Павлюченко», все в тех же самых – полусотне метров. Уже восемь утра, и в общевойсковом защитном комплекте как-то не очень холодно. После меня с пулеметом едет наша груженая «мыльница», едет на нейтралке, практически не слышно. Мотор тихо гудит без нагрузки на холостых оборотах. Перед стыком убийственно вертикальный подъем, закрученный в хитрый изгиб поворота вокруг вершины очередной горки. Я оставляю Федю с машиной внизу. А мы втроем, тем же порядком, бухаем резиной и хлюпаем влагой внутри комплекта дальше. У водителя остается радиостанция. Нам надо проверить три участка, добраться до окопа на стыке. И только после этого я вызываю Федю и даю «добро» на то, чтоб он с разгона попытался зареветь своим движком, выбираясь на пониженной передаче на вершину нашего фланга. Демаскирует нас наша шишига по полной программе, поэтому и идем гусеницей.

Стык встречает нас как-то не очень радостно. Режет глаз отсутствие анкерного столба возле окопа. Столб, как и все его собратья, валяется внизу. Он опутан проводами линии связи, которые потянул в падении за собой. Тут, на стыке, наряд всегда останавливался. Полприказа выполнено. Фланг проверен. И отдыхали минут пять-десять. А потом возвращались домой на заставу. Сегодня нам надо идти дальше по незнакомому участку. Но идти дальше не приходится. Приходится занимать оборону. Потому что со стороны Арчабиля к нам начинают приближаться звуки перестрелки. Выстрелы то вспыхивают в ушах щедрыми, разъяренными и многоствольными голосами. То им в ответ отчаянно противостоят одиночные щелчки или скупые двухпатронные очереди. Мамедов остается в окопе со своим пулеметом. Файзуллин бежит от окопа вправо на соседнюю горку. Я спускаюсь вниз, влево к подножию сопки, на которой находится мой пулеметчик. Там горочка пониже образует дефиле с нашей сопкой. И этот распадок огибает нашу возвышенность. Тут, внизу, я и замираю за большой глыбой и кустиком, на котором нет ни одного листочка.

К звукам перестрелки, которая то вспыхивает, то затухает, присоединяется звук автомобильного мотора. Мотор ревет на самых высоких оборотах, водителю наплевать на машину и движок. Так насилуют автомобиль только в одном случае, когда жизнь зависит от скорости передвижения. Звуки становятся громче, и я понимаю, почему перестрелка то утихала, то разгоралась вновь, неизменно к нам приближаясь. Просто противники теряли друг друга из виду на поворотах, когда огибали сопки. До следующего поворота, за которым скрывается КСП, метров двести. Эти двести метров КСП вьется между нескольких сопок, приближаясь к нашему стыку. Если наш вероятный противник выскочит из-за поворота, то он окажется в западне. Потому что слева и справа голые склоны возвышенностей, впереди наш стык, на котором вверху окопался Мамедов с пулеметом. Спрятаться тем, кто выскочит из-за поворота, будет негде. Вот только бы мои необстрелянные бойцы не начали молотить из своего оружия в тех, кто выскочит без команды. А команда простая – стрельба из моего автомата. Я передаю по рации Феде, чтоб оставил машину внизу, но развернул ее по отношению к КСП так, чтоб мог вывернуть в любую сторону: или к нам на стык, или назад на восьмой и оттуда на заставу. Машину за сопкой стыка не видно.