С этими словами он сунул руку в лежавшую возле кресла дорожную сумку и достал оттуда небольшой кожаный кошелек.

– Это тебе на расходы.

– Я взялся за дело ради принцессы. Ваша плата мне не нужна.

Сесил положил кошелек на мое кресло:

– В таком случае считай, что я даю тебе в долг.

Он поднялся с диванчика, и я испытал глубокое удовлетворение. Наконец-то мне удалось взять верх над Сесилом.

Мой собеседник направился к двери, и я спросил вслед:

– А что этот ваш осведомитель? Мне попробовать его разыскать?

– Ни в коем случае! Если он захочет, чтобы его разыскали, он даст нам знать.

* * *

В последующие дни шел снег – мелкий невесомый снежок, который к середине дня бесследно таял, но после него в воздухе веяло зимним холодом. Мы трудились с рассвета и до темна, завершая разные хозяйственные дела: готовили скот и поля к зиме, набивали припасами кладовые и погреба, обрезали плодовые деревья, укрывали грядки с травами и другими нежными растениями, дабы уберечь их от ночных заморозков.

Я написал Сесилу и получил в ответ подробные наставления. Пока я готовился к путешествию, мы с Кейт прилагали все силы, лишь бы не усугублять муки неизбежного расставания. Она накупила сукна, чтобы отправить меня ко двору в новой одежде, и шила по вечерам у камина, покуда я раз за разом перечитывал составленную Сесилом копию тайных посланий, стремясь отыскать в уже знакомых строках зацепки, которые, может быть, упустил раньше. Тягостное напряжение, охватившее нас, становилось все сильнее, и в конце концов о нем заговорила вслух даже мистрис – утром того самого дня, когда я укладывал вещи, готовый тронуться в путь.

Эта дородная дама, которая много лет вела домашнее хозяйство Елизаветы, стала неотъемлемой частью и моей жизни. Бодрая, деятельная и всецело поглощенная заботами о благосостоянии принцессы, Кэт Эшли обладала безграничным жизнелюбием и способностью устраивать так, чтобы рядом с ней всякий чувствовал себя как дома. Я знал, что она отнюдь не пришла в восторг, когда Елизавета отказалась взять ее с собой в Лондон; между ними, по обыкновению, состоялась ссора, и Эш Кэт, как прозвала свою экономку Елизавета, ломала руки, глядя вслед уезжающей принцессе.

– Добра теперь не жди, – заявила тогда мистрис Эшли. – Хоть и сестры, а лучше им и в одном городе не жить, не то что под одним кровом. А ведь я говорила ей не ездить, сказаться больной, да куда там, разве она меня послушает! И вот, глядите-ка, скачет прямиком в пасть волку.

Сейчас мистрис Эшли бурей ворвалась в мою комнату и громогласно заявила:

– Привезешь ее домой – и все, понятно? Никаких больше опасных выходок, запертых комнат и купаний в Темзе! Соберешь ее вещи и вернешься с ней сюда, в Хэтфилд, потому что здесь ее дом!

Видимо, Кейт прошлым вечером, после того, как я ушел спать, поделилась с экономкой кое-какими тайнами.

– Именно за тем я и еду, – подтвердил я и прибавил с горькой усмешкой: – Если только Елизавета позволит себя уговорить.

Кэт Эшли фыркнула:

– А ведь я предупреждала, что служить ей – не конфетки кушать! Она больше требует, чем дает взамен, да и благодарности от нее редко дождешься. Надеюсь, ты знаешь, на что идешь. Она терпеть не может, когда ей указывают, что делать, но еще больше ненавидит, когда говорят, чего делать нельзя.

– Знаю.

Я застегнул сумку и поднял ее, взвешивая на руке.

На деньги Сесила я обзавелся парой новых камзолов, несколькими сменами чулок и башмаков, в которых не стыдно появиться при дворе, и все это добро весило немало. Я не хотел нагружать сверх меры своего Шафрана. Верхом до Лондона полный день пути, а если погода ухудшится, то, вероятно, и больше.

Мистрис Эшли сунула руку в карман фартука и извлекла перетянутый бечевкой сверток в промасленной бумаге.

– В дорогу, – пояснила она.

Я принял сверток с благодарностью, зная, что внутри окажется ломоть недавно завяленной оленины, добрый кусок сыра и свежевыпеченный хлеб. Затем экономка ткнула мне в ладонь кошельком, и я сразу понял, что он битком набит монетами.

– Для такого вот случая и сберегала. Там отрежешь поменьше мяса, тут продашь лишний кусочек масла – так и наберется.

Я стал было объяснять, что у меня есть деньги, которые дал Сесил, но мистрис Эшли оборвала меня, вскинув руку:

– А я говорю, бери. Не считать же тебе при дворе каждый грош, особенно если хочешь прийтись по нраву королеве.

Взгляд ее проницательных глаз встретился с моим.

– Кейт места себе не находит, – сказала экономка, и я оцепенел. – Вслух она, конечно, слова не проронит, понимает, что ты исполняешь свой долг, но ей страшно, что теперь и ты едешь прямиком навстречу опасности.

– Да, знаю, – негромко ответил я, – но ведь при дворе никому не известно, кто таков этот Дэниел Бичем.

Произнеся вслух ложное имя, я потрогал подбородок. Густо отросшую золотисто-рыжую бородку я подровнял по линии челюсти и оставил модный завиток в виде запятой под подбородком. С бородой и длинными волосами я и сам-то едва себя узнавал. Будет ли этого достаточно? Смогу ли я вернуться ко двору, никому не напомнив неотесанного оруженосца, который разрушил замыслы Нортумберленда?

– Совсем не похож, – заверила мистрис Эшли, словно прочтя мои мысли, и обхватила ладонями мое лицо. – Кейт без тебя не может. Хоть она и останется здесь, но сердцем будет с тобой. Как и все мы. Нам ведь только одного и надо – чтобы ты и ее высочество вернулись в целости и сохранности.

К горлу подкатил тугой комок.

– Недурно же вы меня подбодрили, – пробормотал я.

– А я и не собиралась тебя подбадривать.

С этими словами мистрис Эшли похлопала меня по щеке. Я обнял ее и на миг позабыл обо всем, с головой погрузившись в ее запах – свежий запах трав, льняного масла и всех простых вещей, которые составляют основу бытия.

– Ну вот еще, – пробормотала она, отстраняясь. – Хватит. Ступай, уже поздно, а у тебя впереди долгий путь. Да и парнишка волнуется, ждет тебя не дождется.

– Парнишка? – вздрогнул я.

Мистрис Эшли улыбнулась.

– А ты думал, мы и впрямь отпустим тебя одного? Перегрин поедет с тобой. – Она погрозила пальцем, на полуслове оборвав мои возражения. – Он бы так и так не остался. Сам знаешь: едва ты вышел бы за порог, он бы со всех ног помчался следом.

Когда мы спустились во двор, я увидел Перегрина. Держа в поводу своего коня, он кутался в плащ, густые кудри его были упрятаны под шерстяную шапочку. Мистрис Эшли была права: вздумай я оставить мальчишку в Хэтфилде, у меня ничегошеньки бы не вышло. Мне отчаянно не хотелось вновь подвергать его опасностям двора, но Перегрин всегда служил мне на совесть. Он даже спас мне жизнь, причем дважды, как он любил напоминать. Я не мог бы найти более преданного спутника.