Не себя, собственного отца напоминает. Точно бывший начальник секретного отдела при адмирале Непенине, умерший от тифа в двадцатом, явился с того света помочь родному флоту с радиоделом.

Ренгартен-старший – это радиоперехват, и пеленгация, и постановка помех. Младший – радиоуловители. Поговаривают, что в новом «Редуте-3» три четверти – его заслуга. Он лучший связист советского флота, оттого и служит на «Фрунзе».

Потому…

– Зная вас, Иван Иванович, предположу, что заявка на новый носовой РУС готова.

– Так точно, товарищ капитан первого ранга, готова. Подпишите здесь.

Командир пробегает бумагу глазами. Ворчит:

– Льстите вы мне… Я пока не адмирал, мне способности вывести закорючку для честной службы недостаточно. Я пока лишь кап-раз, значит, место, где расписаться, найду

сам…

На обрамленном коротким белым ежиком лице – ни намека на улыбку. Где оставил себя Иван Ренгартен? Пять лет назад, на Черном море, когда он ставил береговую локаторную станцию, был похож на человека. Улыбаться умел. После получил назначение в Грецию, помощником военноморского атташе при советском полпредстве – и исчез.

В следующий раз Лавров видел будущего начсвязи крейсера в коридорах наркомата – вместо командирского кителя Ренгартен красовался в штатском костюме мышиной расцветки от какой-то подмосковной швальни, откликался на чужое имя. Ну да время было такое – Испания, псевдонимы…

Лавров подумал: секретность, да и забыл. Ровно до тех пор, пока на палубу завершившего переборку машин «Фрунзе» не шагнул молодой человек с совершенно неподвижным лицом и волосами, навек припорошенными снегом. Где? В личном деле – ссылка на службу в управлении информации оперативного отдела Морского Генерального штаба. Читай, флотская контрразведка. Да странная бумага, гласящая:

«Ренгартену разрешается иметь на берегу столько девушек, сколько сочтет нужным». Подпись – даже не Галлера. Ни много, ни мало: «И. Ст.»

И что прикажете думать?

Китель кап-три украшает только серебряный значок с профилем малого корабля. Значит, временно командовал, но не в бою. Единственный намек, и понимай его, как хочешь. Скорее всего, в отличие от помполита, командиру бэче-четыре пока не разрешили надеть даже часть заслуженных наград.

Эгейское море – не пустыня, базарная площадь. Только улеглась непогода – пожалуйста, встречи! Безусловно, жданные. Как можно пройти мимо греческого побережья и не встретить рыбацкий каик?

На мостике отлично видно, как скорлупка бросается в сторону, точно мышь от кошки, так же ловко и так же безнадежно. Грекам есть чего бояться. Итальянцы – фашисты, а фашизм не знает различия между миром и войной. Не нравятся им греки, значит, топят, разве что не хвалятся своими художествами. Два месяца назад в этих водах подводная лодка, официально, конечно, «неопознанная», пустила на дно греческий крейсер «Элли». Тратить торпеду на крохотный каик – дорогое удовольствие, а надводный корабль трудно представить как «неопознанный», но что стоит крейсеру навалиться бортом на рыбацкую скорлупку? Не надо даже открывать огня, и оправдание готово: не смогли разойтись…

Если на крейсере решат догнать суденышко – догонят. «Фрунзе» не понадобилось прибавлять ход, лишь немного довернуть. Борт высотой, как дома на афинских проспектах, нависает над каиком. Там ждут удара, а слышат вопрос на родном языке:

– Давно ли из порта? Нет ли у вас новостей? – и последнее, но едва ли не главное. – Нужен ли вам свежий хлеб?

Одним хлебушком отделаться не удалось: каик греческий, а кто умеет торговаться лучше греков? Впрочем, пришел помполит, силы сравнялись, и корабельный сейф беспокоить не пришлось. Доллары и фунты остались в неприкосновенности. У хорошего старшего помощника всегда есть в запасе множество неучтенных, но полезных в морском деле вещей. Ну, стало поменьше, зато настроение личного состава резко поднялось, а что старпом хмурится, так ему по должности положено быть неприветливым.

Как ни странно, на линейном крейсере здорово стосковались по свежей рыбе. Одно объявление по трансляции: «на ужин будет жареная кефаль» – утраивает силы. Помполит не забывает напомнить: то, что вышло с камбуза, конечно, неплохо, но в Салониках эту рыбицу запекают так, что пальчики оближешь. Поверьте морскому волку!

Потом, оттащив в сторонку мичмана с нашивкой политрука, говорит ему:

– Борис, ты таки все понял? За тую кефаль пока что молчи на весь рот. Сам знаю, что лучше, – не сравнить, небо и земля, и если вы– таки не пробовали, так и не говорите… Но нам приказано в Салоники, и когда дадут отмашку насчет на север, к дому – неясно. А люди настроились, что через три дня – в Севастополе. Потому гони за революцию, за узо с кальвадосом и прочий табачок с Каваллы, это к северу от Салоник, а он ядреней турецкого. Ну и за ремонт скажи красиво. Это наше все, причем всегда.

«Фрунзе» держит курс на Салоники. Точно «дикая кошка» – весь в полосках. Правда, у тигров не свисают по бортам беседки с матросами. Корабль перекрашивается в парадную форму. Давненько русский боевой корабль не одевался в белое с золотом – окраску средиземноморских эскадр былой империи, но Греция знавала времена, когда в Пирее стояли стационеры в такой раскраске. Времена, когда маленькая Греция била своих врагов, возвращая из загребущих турецких рук исконные земли – клочок за клочком. Революция или нет, греки вспомнят. А корабль и так, и так красить.

Иным матросам выпала другая работа. Нужно и орудия прихорошить, потому на каждом из трех стволов башни номер два сидит по матросу. Драят крышечки, что вне боя прикрывают жерла от дождя и волн. Пушки старые, с погибшей в пятнадцатом году «Императрицы Марии», отсюда прозвище носовой возвышенной. Хорошо себя ведет -значит, «Мария Федоровна». Когда показывает норов, на нее обрушивается весь набор непристойностей, какие припасены мужским полом для женского. Если молодится-прихорашивается, как сейчас – «Машенька», а то и «Марийка». Пушки в башне старые, крышки на стволах новые: пришлось поменять, на прежних красовались царские орлы.

– Черт-те чем занимаемся, – ворчит старший лейтенант, командир башни номер раз, «Тихоокеанской». Он руководит восстановлением дальномерной башенки: точный прибор испорчен напрочь, но чужой глаз этого заметить не должен. – Потемкинские деревни…

Осекся: позади башни, заложив руки за спину и запрокинув вверх голову, стоит старший помощник. Может, не расслышал?

Да нет, какое там…

– Лейтенант, а вы знаете, что термин «потемкинские деревни» – это образец вражеской пропаганды? Свидетельство неверия Запада в реальные успехи России, пусть и ограниченные царским режимом, но значительные?