Сейчас моим читателям может показаться, что я слишком привередлива по отношению к способам передвижения, однако карета, присланная из Глен-Клэр, оказалась гораздо хуже кареты лорда Страсконана. Как только я опустилась на набитое соломой сиденье, с него поднялось целое облако пыли, которая плотно осела на моих юбках, отчего они стремительно посерели. Могу поклясться, что видела, как с диванчика соскочила блоха.

Казалось, еще одна кочка — и коляска развалится на куски. Меня начало слегка укачивать, чтобы отвлечься от тряски, я старалась сосредоточиться на пейзажах, мимо которых мы проезжали. Поскольку ехали мы медленно, день успел перейти в вечер. Солнце все больше пряталось за горные вершины. Вереск на склонах сливался с папоротником в пурпурной и янтарной дымке. Над каменными пиками утесов кружил одинокий орел, голова его в лучах солнца отливала золотом. Наш путь лежал по дну лощины, вдоль речушки, окаймленной соснами. Здесь было очень красиво, но для меня, привыкшей к разбросанным там и тут фермам в Эплкроссе, этот пейзаж казался пустынным. Я думала: еще один зубчатый пик или голый склон — и я сойду с ума от одиночества.

Солнце давно уже скрылось за горами, багровые тени все больше серели, а я ужасно проголодалась к тому времени, когда мы повернули на еще более узкую дорогу, прогромыхали по деревянному мосту, перекинутому через ручей, и покатили вдоль широкого озера. Я приободрилась: наверное, это и есть озеро Клэр. Я села ближе к окну, стараясь в сумерках разглядеть свой новый дом, но впереди ничего не было видно — ни огней, ни вообще признаков жизни — ничего, кроме серебрящегося лунного света на воде.

Слегка разочарованная, я откинулась назад. В тот же миг коляску тряхнуло, она остановилась, и наступила тишина. Я подождала некоторое время, надеясь, что слуги объяснят, почему мы стоим, но никто так и не появился. Тогда я попыталась распахнуть окно кареты, чтобы самой посмотреть, что происходит. Но раму заело, и окно не поддавалось. Тогда я открыла дверцу и высунула нагружу голову.

Мы остановились невдалеке от берега озера. С одной стороны коляски была вода, а но другую сторону вздымалась каменная стена горного склона. Мне еще повезло — удалось открыть дверцу достаточно широко, чтобы спрыгнуть на дорогу. Подобрав юбки, я поспешила к передку коляски. Хотя лошадь была старой клячей с белой звездой во лбу, манеры у нее оказались куда лучше, чем у ее кучера. Она приветственно заржала и ткнулась носом в мои карманы в поисках угощения. Я погладила ее по носу.

От озера дорога вела в лесок. Кроме шепота ветра и шелеста тростника у воды, не было слышно ни звука, ветер принес слабый запах дыма.

Было промозгло, по коже у меня побежали мурашки, когда я поняла, что кучер и конюх куда-то пропали.

Вскоре что-то подсказало мне, что я больше не одна на дороге. Я круто развернулась, но было уже поздно. Чьи-то сильные руки обхватили меня сзади и притиснули к сильному мужскому телу.

Мне зажали рукой рот. Несмотря на то что я извивалась и лягалась, стараясь освободиться, меня куда-то поволокли, и я услышала скрежет стали о камень.

Я совершенно не умею громко кричать. Когда я была маленькой и деревенские мальчишки дразнили меня и дергали за волосы, мне удавалось лишь тоненько визжать в ответ. Крайне обидно не уметь кричать, когда полезно было бы своими воплями вызвать обвал в горах. Полезно быть и подороднее — я же была настолько худой и легкой, что похититель тащил меня безо всякого труда. Вскоре он заломил мне обе руки за спину одной своей ручищей, а другой прижал к себе так сильно, что лишил меня не только возможности вырваться но и увидеть его лицо.

— Я никогда не кричу, — сказала я, когда перестала вырываться и восстановила дыхание. Так как его рука все еще закрывала мне рот, мои слова прозвучали как нечто вроде «мммфф».

К моему удивлению, он тут же убрал руку.

— Я никогда не кричу, — повторила я.

— Кричи не кричи — здесь тебя никто не услышит, — ответил он с сильным горским акцентом.

Мне всегда нравился выговор жителей Северного нагорья. К тому же голос у него оказался низким, напевным и очень красивым. Пришлось напомнить себе, что он преступник и от него хорошего ждать не следует. Я сразу поняла, что он говорит правду: вокруг не было ни души. Никто не пришел бы мне на помощь, даже если бы я завыла, как ведьма-банши.

Я глубоко вздохнула:

— Что вы сделали с кучером и конюхом?

— Они сбежали, — не без радости ответил похититель.

— Трусы! — С отвращением проговорила я.

Не переставая крепко держать меня, он осторожно переступил с ноги на ногу.

— Не могу с вами не согласиться.

— Ну и что же вам нужно? — допытывалась я. — Вы — разбойник? Если да, сразу говорю: денег у меня нет.

Я немного кривила душой. У меня были пять фунтов от благотворительного Общества святого Варнавы плюс пять фунтов, щедро пожертвованные коллегами моего отца, и вдобавок еще фунт от мистера Кемпбелла — скорее всего, он, в нарушение всех правил, взял деньги с блюда для воскресных пожертвований. Одиннадцать шотландских фунтов[2]неплохая нажива для разбойника с большой дороги.

Мне показалось, что плечи моего похитителя сотрясаются от беззвучного смеха.

— Я тебе не верю, — сказал он, — Ты — леди. Ты должна быть богатой.

Он ласково провел по моей спине рукой сверху донизу, и я застыла от возмущения.

— Может, обыскать тебя, чтобы проверить, правду ли ты говоришь?

— Давай, и я увижу, как ты болтаешься на виселице, — проговорила я сквозь зубы.

Странно, но мне казалось, что мой похититель вовсе не собирается меня грабить — как и насиловать невинную молодую путешественницу. Пока мы разговаривали, я чувствовала, что его голова занята другими важными мыслями.

— Так ты думаешь, что я разбойник? — спросил он.

Тут у меня в голове что-то щелкнуло: я вспомнила запах дыма, сбежавших кучера и лакея и скрежет металла об камень. Я поняла, что они, должно быть, перевозили перегонный куб. В горах Шотландии много тайных винокурен, спрятанных в укромных горных ущельях. Это стало настоящим проклятием для акцизных офицеров, потому что самогоноварением так или иначе занимались все горцы. Дошло даже до того, что священники прятали бутыли с виски в церквях.

— Нет, — ответила я. — Я не думаю, что вы — разбойник. Я думаю, что вы — контрабандист.

От удивления его передернуло; он невольно ослабил хватку, я вырвалась и побежала.

Теперь я понимаю, что поступила глупо. Быстро сгущались сумерки, и я почти ничего не видела даже на шаг впереди себя. Я не знала, где нахожусь, и не знала, куда бежать. Кроме того, мой похититель был куда сильнее и проворнее меня.

Он поймал меня буквально через шесть шагов, когда я нырнула в сосновую рощицу в тщетной надежде спрятаться. Если раньше он казался мне грубым, то это было ничем в сравнении с тем, как он повел себя со мной сейчас. Он схватил меня за руку, швырнул на землю и придавил тяжестью собственного тела так, что я не могла дышать.