Золото так и оставалось нетронутым до сентября 1922 года, когда, вскоре после смерти Майкла, меня пригласил главный бухгалтер парламента Джордж Макграф. Он попросил передать ящики с золотом в банк Ирландии.

Сделано это было в присутствии главного бухгалтера. Четырнадцать банковских служащих пересчитали деньги после того, как в три часа дня банк закрылся для публики. Внутри каждого ящика имелась табличка, на которой было записано количество содержавшихся в нем денег. Цифра была указана точно, вплоть до половины соверена.

Золотых монет там было на 24 957 фунтов, в некоторых ящиках имелись золотые слитки и иностранные монеты в сумме 114 фунтов. Квитанция, выданная банком главному бухгалтеру, была выписана на 25 071 фунт.

Произошло это вскоре после гибели Майкла, и все мы испытывали отчаяние от этой потери. Когда я в тот день в банке смотрел на таблички, к которым он прикасался, мне казалось, что я вернулся в первый день траура. Я представил в своем воображении, как три года назад в потайном месте он с гордостью пересчитывал собранное золото. Оно должно было поддержать нас в борьбе, на которую он возлагал такие надежды.

Ни один англичанин, читающий о борьбе горстки молодых ирландских революционеров против организованной армии — омраченной с обеих сторон жестокостью и убийствами — не может не чувствовать, что в противоположных обстоятельствах подобный образ действий он посчитал бы почетным долгом Англии.

10

Единственное гэльское слово, которое, кажется, известно всем в Ирландии, — Slainte, что означает «хорошее начало». Люди произносят его, когда поднимают бокалы.

Закончится ли успехом попытка молодых людей, строящих ирландское государство, возродить гэльский язык? Этого ни один иностранец не знает. Названия всех дублинских улиц написаны по-гэльски шрифтом, введенным в Ирландии королевой Елизаветой. Правительственные объявления напечатаны на английском и гэльском языках. Известный гэльский ученый сказал мне, что нововведение призвано внедрить «государственный гэльский язык», однако человеку, желающему его изучить, кажется, что они написаны кондуктором омнибуса из Бетнал-Грин.

Тем не менее возрождение гэльского языка является первоначальной задачей ирландской революции. Оппоненты утверждают, что современное государство не добьется повсеместного употребления гэльского. Защитники фанатично возражают, поскольку считают, что это одно из средств поднятия национального духа. Есть и люди, которые восхищаются гэльским как литературным языком. Они хотели бы, чтобы его изучали в школе наряду с латынью и греческим языком.

Профессор Р. А. Макалистер в «Археологии Ирландии» приводит по этому поводу интересный комментарий:

Несмотря на то, что английский язык подарил миру одну из самых благородных литератур всех времен, нынешняя речь быстро деградирует, превращаясь в конгломерат ленивых сокращений, таких как «байк», «флю», «соккер», «прэм», «ведж», «марж» и т. п. Эти словечки выскакивают пузырями из отвратительной магмы экзотической тарабарщины, импортированной и пересаженной на родную почву с помощью кино. С экранов кинотеатров их произносят «звезды», снимающиеся в «интригующих трюковых фильмах» и «захватывающих триллерах». Литературные стандарты пока еще существуют, но рано или поздно погибнут под этими атаками. Отвратительные слова «бас» и «кеб» утвердились в литературном английском языке; «байк», «флю» и «прэм» почти утвердились. Скоро обычный англичанин будет пользоваться жаргоном, набирающим силу на наших глазах, и для человека с улицы Шекспир станет таким же непонятным, как англосаксонский поэт Кюневулф. Оппоненты возрождения гэльского языка, читайте, оценивайте и учитесь! В качестве второй стрелы для лука нам следует взять на вооружение язык, который при всей его гибкости не допустит столь варварского обращения с собой. Он даст стабильность даже бытовому английскому языку.

Но сможет ли женщина делать покупки на гэльском языке? Как сказать по-гэльски «подтяжки»?

Я знакомлюсь с Келлской книгой, стою у могилы Стронгбоу, наблюдаю за изготовлением дублинского «черного вина», иду по приглашению на завтрак в зоопарк, обнаруживаю церковь, заполненную мумиями, и наконец покидаю Дублин.

1

Войдя в ворота Тринити-колледжа под взглядами Берка и Голдсмита, приезжий попадает на широкое пространство, вымощенное брусчаткой. Камни эти, похоже, вкопал древний шутник, желавший посмеяться над учеными мужами, сбивающими себе до крови пальцы на ногах. Большинство городов предлагает уголок или делает вид, что предлагает, в котором можно найти убежище от повседневных забот. Это, например, Темпл в Лондоне или Читэм-Хилл в Манчестере. Такие места выглядят более впечатляюще, если находятся в самом центре города. Так и с Тринити-колледжем: войдя в ворота, вы попадаете в задумчивый мир.

Тринити-колледж — единственный памятник елизаветинским временам в Дублине.

Его основание указывает на возникновение в Ирландии настоящей метрополии — Дублина. В нем выражена позитивная и конструктивная сторона елизаветинского правления, — пишет Стивен Гвинн в книге «Знаменитые города Ирландии». — Английские государственные мужи вознамерились превратить Ирландию в протестантскую нацию, а англичане в Ирландии решили, что этот народ необходимо наставить на путь истинный, как следует обучать протестантов и как обращать католиков. По просьбе нескольких известных клириков, среди которых были архиепископ Адам Лофтус и архидиакон Дублина Генри Ашер, Елизавета даровала хартию об основании университета. Его разместили на территории августинского монастыря Всех Святых. При Генрихе VIII, отце королевы, эти здания были конфискованы, а Елизавета передала их новому учебному заведению. Средства поступали медленно, и лучшим свидетельством того, что поселенцы жаждали знаний, был способ, которым добывались денег. Когда испанская армия в Кинсейле и ирландская армия под командованием Хью О’Нейла и Реда Хью О’Доннелла в 1601 году были разбиты лордом Маунтджоем и Кэрью, солдаты-победители предложили новому колледжу награбленное добро в качестве платы за обучение. Они победили папские отряды силой меча и вознамерились продолжить войну силой знаний.

С самого начала семнадцатого века университет не замкнулся в себе, как Оксфорд и Кембридж, по чьей модели он был задуман. Он принимал участие в жизни метрополии, постоянно поддерживал связь с властями Ирландии. Официально университет разделял их взгляды и подавлял мятежные настроения студентов, но, как уже было сказано, процесс брожения начался: его готовили ирландские молодые протестанты.

Тринити-колледж всегда критиковали как рассадник протестантизма. Мне говорили, что во время мятежа 1916 года были перехвачены письма, в которых этот колледж называли «иностранным».

Дж. Молони высказывает интересные критические замечания в адрес Тринити-колледжа Его последняя книга — «Загадка ирландцев» — не вызвала внимания, которого заслуживает.

Это, скорее, беда Ирландии, чем вина Тринити, что редкие абитуриенты поступают в колледж (так было и в мое время) без практической цели. Некоторые хотят получать стипендию или, по крайней мере, желают добиться академического успеха; другие сразу поступают на «профессиональные факультеты» (юридический, медицинский, инженерный, богословский) с твердой целью — получить квалификацию, которая даст им средства к существованию. Польза, которую получает Англия от своих студентов, заключается в том, что люди, вышедшие из университета и влившиеся в жизнь страны, даже если не пользуются полученными знаниями, приносят с собой университетский дух — широту мысли, терпимость к чужим мнениям и устремлениям. У Ирландии, по сравнению с Англией, не так много людей, которые могут позволить себе провести три или четыре года просто для усвоения культуры, зачастую без прямой практической отдачи. Однако, как бы мало ни было таких людей в Ирландии, страна получает неоценимую выгоду от того, что некоторое время они общаются с сокурсниками в условиях университетской жизни. Половина бед Ирландии была вызвана тем, что естественные лидеры ирландского народа, джентльмены Ирландии, не вели за собой людей, не были способны на лидерство. Они были отделены от народа и разобщены. У них не было общего стандарта ценностей, и каждый человек имел преувеличенное мнение о собственной значимости в своем социальном классе. На сквайров в своем графстве я смотрю с чувством жалости. Люди они неплохие, однако не способны понять значения того, что происходит вокруг них. Каждый человек, запершись в своем доме, ждет, что мир успокоится, и чувствует разочарование оттого, что мир не отвечает его желаниям.