и смеяться над нерадивыми маклерами. Но приятнее всего был мой начинающийся флирт с Вероникой Ивановой, ржавой принцессой столичного рая. Ей нравилось сводить с ума взрослого мужчину, а мне льстило ее внимание даже в таком формате. Однажды она вышла к завтраку в легкой кофточке без лифчика с голыми плечами. Специально села рядом со мной и припустив густые ресницы спросила:

Боишься меня?

Как отвесной скалы, на которую несусь с разбега, – ответил я.

Если бы я был романтиком, то хотел бы от нее нечто большего, чем утоления мимолетной страсти. Но я им не был. Да поймут меня все мужчины, она не та, на ком можно жениться, но именно из-за таких особ мы штурмуем города и предаем всех, кто был нам верен.

Я считал ее Маргаритой, хоть и не был Мастером. Не касался ее, но покрывал бездарными стихами. Если бы только я умел писать красивые рифмы!

А потом наступил тот самый день. День, когда Виктор понял, что я стою своих денег.

«Душа моя истерит больными ранами. Столько лет… Столько лет я испытываю бесконечное, непрекращающиеся мучение. Кажется, будто я ужасно старая. Если кто-то спросит меня, какую жизнь получает богатый наследник, я не смогу описать словами. Прогнивший мир, грязный мир, полный лести и жеманства… Я ищу проклятущую любовь по закоулкам вымершей пропасти, что другие называют жизнью, а натыкаюсь только на разочарование. Эти люди не способны на чувства. Слишком ветрены, слишком эгоистичны. И я мучаюсь снова и снова, потому что внутри меня океаны, заброшенные океаны нерастраченного, покрываются толстыми льдами, и я становлюсь равнодушной, как они все…»

Виктор смотрел на меня во все глаза. Мне казалось, он не знал ни подчерка, ни безумства, которое сквозило в этом послании.

– Откуда это у вас?

– Нашел в комнате Вероники.

Его бледные глаза пронзили меня бесконечной холодностью, с который отцы смотрят на будущих зятьев. Да, я был в святая святых его внучки. Как жук рылся в каждом шкафчике, в каждом уголке. Ему, наверняка, казалось это мерзким. Но мне было все равно, ведь я нашел не просто девчачьи вещицы. А вот хотя бы это письмо, старое, потертое, выдранное из какой-то книжки или альбома.

– Чье это? Ее?

– Непохоже. Скорее вашей бывшей жены.

– Нет, – он чуть отступил от меня. – Агния совершенно другой человек, она не будет писать что-то волнительное на листке. Ей это не нужно. Это записки неврастенички, а моя бывшая жена обладает многими неприятными качествами, но не этим.

– Это член вашей семьи, у которого могли быть мотивы. Если я смогу найти место, откуда выдрана эта запись.

– Поступим проще, я спрошу Нику.

– А если это она? – проблеск сомнения. – Ведь никто не знал об этой записи. А она могла помочь следствию.

Да, в соответствии с последней экспертизой, в крови Агнии обнаружен не просто яд, а Белладона. Женское средство избавления от соперниц.

Мы оставили это между нами. Мы. Я и Виктор Иванов. Виктор Иванов, который мог бы разорить мое издательство, сломать мою жизнь между закуской и горячим, в то время как протирал рот салфеткой. У нас появился секрет, который касался его внучки, плоти и крови, девушки, которой я так мечтал обладать.

Прошла долгая неделя, начались холода, а моя находка так и оставалась единственной и бесполезной. Если бы у Виктора было чуть больше ощущения времени, он бы заметил, что тратит на меня деньги совершенно впустую.

И вот одним ноябрьским днем, как раз сразу после не прижившегося в России дня народного единства я нашел еще одну интересную записку, вырванный листок, в комнате Вероники.

«Сегодня я снова видела его. Сказать честно, в его присутствии мне несказанно душно, будто мы в Африке, а не в Москве. Я не могу подобающе говорить с ним.

– Как ваши дела?

– Снегово.

Так ли отвечают юные леди. Но мне противно, мне зло. Я хочу наброситься на его белую шею и душить, душить, пока костяшки не станут мертвыми.

Чувствовать больно, но было же счастливо. Было.»

Виктор Иванов нахмурил кусты своих седых бровей и улыбнулся.

– Любовные записки молодой девушки должны вызвать интерес у меня? Или у следствия по делу моей бывшей жены?

– Вы решились на привлечение полиции? – внутри у меня кипел самовар, я боялся остаться не у дел.

– Агния так распорядилась, – он редко смотрел не в глаза, но такая ситуация заставила его скривиться. – Она как всегда все предусмотрела. Ее помощник подал документы, я узнал об этом от верховного судьи, поскольку следствие оставили за Антоном Чугуровым.

Мне казалось, что время падало на голову январской сосулькой. Разве можно так тянуть с прощанием? Пространство давило со страшной силой, скоро эта прекрасная реальность станет грустным воспоминанием. Я ждал освобождения от своих обязанностей, я ждал конца. Но внутри меня все еще тлела полумертвая надежда. Он не выгнал меня, значит все еще есть шанс, он есть. Главное найти источник записок.

Новогодняя кутерьма

Декабрь опустился на Москву снежной бурей и яркими фонариками. Я пил кофе в гостиной, когда Вероника спустилась из своей комнаты в поисках компании. Ее избалованность придавала особый шарм строгому образу: она одевалась более, чем прилично временами. И я любил ее водолазки под горло и объемные свитера, с которыми ее рыжая копна казалась еще пышнее.

К тому моменту ей уже исполнилось восемнадцать и чувство стыда, испытываемое мною когда-то, ушло далеко от реальности. Я любовался ею без совести и надеялся получить хотя бы маленький намек на возможное счастье.

Ее гибкое тело скользнуло на диван, а потом она подняла на меня скучающие глаза.

– Дедушка платит тебе за то, чтобы ты следил за нами? – ее хитрое лицо жадно вбирало мою растерянность. – Ну же, не будь таким занудой. Нам нужны общие секреты.

– Это еще зачем?

– Не будь дураком, я вижу, как ты на меня смотришь, – она приспустила ворот своей водолазки, чтобы обнажить ключицу. – Хочешь потрогать?

Мои отношения с противоположным полом не назовешь успешными. Нет, я не смущался, не краснел. Просто эта весомая для большинства часть жизни проходила для меня стороной. Как-то не складывалось. За всю мою бесконечно долгую жизнь я удостоился нескольких краткосрочных романов с весьма посредственными особами. Но не верьте, что я не пытался стать счастливым семьянином. Я хотел, по-настоящему. Одиночество, как и все другие болезни, сгибает даже самых стойких. Вы смотрите на своего друга и думаете: нет, с таким человеком ничего подобного просто не может случится. А потом вдыхаете