– Вот от этого вся и беда, – сообщил Андреев. – Русскому человеку крепкое курево нужно. А вы… Как на эту вермишель перешли, так все и развалилось. Я в тебя пошто стрелял-то?

– Пошто? – нарочито повторил за ним Шубин.

Андреев проводил взглядом очередной троллейбус за зарешеченным окном, третьей затяжкой закончил всю сигарету и только после этого сказал:

– А потому что ты режиссер от Бога! А кино в России угроблено! Играть ни хрена не в чем! И смотреть нечего! А ты ить и с Ельциным был на ты, и с Горбачевым, и сам в президенты метил. Как ты мог допустить, чтобы все кинотеатры в частные руки ушли? А? Я тя по-русски, по-хорошему спрашиваю! Они ж, эти коммерсанты хреновы, отучили народ русские фильмы смотреть! Одни голливудские стриллеры двадцать лет крутят, целое поколение выросло на этой мутотени. Ты сделай им сёдня «Балладу о солдате» или «Иваново детство» – они ж и смотреть не будут! Ну? Что ты молчишь? Дай еще сигарету, не могу этим дерьмом накуриться.

Шубин, ошарашенный этим монологом, молча протянул Андрееву всю пачку «Парламента» и даже зажигалку. Потом все-таки спросил, показав пальцем в небо:

– А вы, значит, там… фильмы смотрите?

– А то ж! – сказал, прикуривая, Андреев. – А чё там еще делать? – Он затянулся, и от этой его затяжки снова сгорело полсигареты. – Только вы ж ни хрена душевного уже не снимаете! Такого, чтоб по-нашему, до слез! А всё под Голливуд косите – всякие там стрелялки да шумилки, смотреть с души воротит. Пырьев, чтоб ты знал, уже вообще в кино не ходит. Ни Пырьев, ни Калатозов, ни Ромм – никто!

– А что делают? – жадно поинтересовался Ростислав Сеевич.

– А ничего! Круглые сутки в преферанс режутся! Ну и на бильярде. Вот ты мне скажи: сколько ты еще тут, на земле, жить собираешься?

Шубин пожал плечами:

– Ну, я не знаю…

– А я знаю! – вдруг жестко сказал Андреев. – И я те говорю: ты умрешь, а кто после тебя будет русское кино делать? Что мы там будем смотреть? Вот Ромм умер – после себя Шукшина оставил, Тарковского, Чухрая. Герасимов умер – у него вообще двести учеников: Бондарчук, Лиознова, Кира Муратова, Владимир Наумов! Есть же что смотреть! А ты что будешь смотреть? Себя самого? С утра до ночи? Так ты учти, милок, там у нас, – он показал пальцем в небо, – в зачет идет не только то, что ты со своим божьим даром сделал. А еще – кого и что ты после себя оставил. Усек? – И Андреев встал во весь свой огромный рост, загасил окурок в пепельнице и сунул в карман пачку «Парламента» с остатком сигарет. – Все, я пошел. Я таких длинных монологов сроду не говорил…

– Куда ты пойдешь? – усмехнулся Шубин. – Ты зек, ты арестован.

– Кто? Я? – басом удивился Андреев. – Ты хоть в одном фильме видел, чтоб Андреева арестовали? Короче, Ростислав Сеич, я те так скажу. Ежли ты не хошь перед нами там опозориться, сёдня ж договорись со своими дружбанами. – Андреев кивнул на двойной портрет на стене. – Пусть они с каждого билета на голливудский фильм половину отнимают на русское кино. Понимаешь? Как де Голль во Франции для французов сделал. И чтоб во всех кинотеатрах половина вечерних киносеансов тоже была только для русских фильмов, а билеты вполовину дешевше. Тогда наше кино сразу оживет, и нам там будет чего смотреть. А мы тебя за это как родного примем в свою компанию. Ты понял?

И с этими словами Борис Андреев вдруг оторвался от пола, стал как-то истончаться и таять в воздухе, а затем вытянулся в невесомый шнурок и тонкой струйкой вылетел в открытую форточку.

– Подожди! – запоздало крикнул ему вслед Шубин. – А если я не смогу это пробить?

– Сможешь! Ты сможешь! – ответил ему с улицы тающий в летнем мареве голос Андреева. – Кроме тебя, некому, а мы в тебя верим…

И шнурок, ловко обойдя штанги очередного проходящего троллейбуса, исчез в бездонном июньском небе.

Суббота, 25 июня

Никто не знает, сколько времени проспал майор Грущо после этого нового сновидения. Но достоверно известно, что ровно в 03.17 утра его буквально сорвал с кровати оглушительный и по-хамски беспрерывный звонок в дверь. Грущо вскочил, выбежал, сатанея, в прихожую и крикнул в бешенстве:

– Кто там? Убью, блин!

Звонок усекся, грубый мужской голос приказал:

– Открывай! Полиция!

Грущо сорвал с вешалки свой офицерский китель, накинул его на плечи и завозился с замками.

– Какая на хрен полиция? Я сам полиция!

Но едва он открыл последний замок, как дверь распахнулась, словно от удара ногой, и в прихожую разом ворвались пятеро дюжих омоновцев, сорвали с Грущо китель и скрутили ему руки за спину.

– Да в чем дело, мать вашу… – хрипел Грущо, и тут в квартиру вошла полковник Ирина Рогова – усталая, без косметики и с красными от бессонницы глазами.

– Кто еще в доме?

– Никого, я один. А в чем дело?

Но Рогова не ответила, жестом приказала трем омоновцам обыскать квартиру, а двум остальным – протащить Грущо на кухню. После чего пошла, не спеша, по квартире (всего-то три комнаты, 68 метров и без всякого евроремонта). На ходу цепкими своими глазищами сфотографировала каждую мелочь, которую омоновцы бесцеремонно вытряхивали из шкафа, комода, тумбочек, двух книжных шкафов и даже из Андрюшиного письменного стола. Мебель, она отметила, была еще советская, шатурского производства, телевизор из прошлого века, а компьютер с ламповым монитором. Бесстрастно оценив эту неказистость, Рогова тут же присела к компьютеру, включила его, достала из кармана какую-то дискетку, вставила ее в компьютер и с профессиональной сноровкой обошла пароль и открыла перечень всех файлов и документов. Но даже ее, полковника и начальника Управления антитеррора МЧС, этот перечень заставил удивленно заморгать глазами: «Эдгар По, Собрание сочинений», «Эрскин Колдуэлл, Собрание сочинений», «Джери Козински, Собрание сочинений», «Артур Миллер, Собрание сочинений» и так далее – почти вся американская литература! И ничего, кроме этого!

Еще раз посмотрев на омоновцев, которые, снимая с книжных полок английские и русские словари и книги, быстро листали каждую из них, а потом небрежно швыряли на пол, Рогова вернулась на кухню, где омоновцы жестко – по рукам и ногам – прикрутили Грущо к тяжелому дубовому стулу и стояли над ним, сторожа каждое его движение. Не глядя на него, Рогова рыскнула по немытой посуде, нашла в кофейнике вчерашний кофе, налила себе в чистую чашку, отпила большой глоток и только после этого спросила:

– Итак, майор, что курим?

– А в чем дело, полковник? – спросил Грущо, хотя, как мент, прекрасно знал, что если на тебя наехала Система, то «качать», как говорится, «права», то есть требовать ордер на обыск или арест совершенно бесполезно. МЧС на то и Министерство чрезвычайных ситуаций, чтобы работать по чрезвычайным делам, когда опасность угрожает всему государству. Что и подтвердила полковник Рогова.