– Лёша! Федоткин! Ты же поэт, поднимайся, давай!

Полковник восхитился.

– Что, прямо натуральный поэт?! Ну-ка, прочти что-нибудь.

Федоткин для порядка посмущался и, наконец, продекламировал:

– Тьфу ты, Лёша! Бред, а не стихи. Мало того, что плагиат, так откуда у кирзовых сапог крылья? Вот послушайте. Жизненно, и какая сила образа!

– Ладно, Федоткин. За неимением других кандидатур назначаю тебя командиром приданного взвода химической защиты. Внимание, вопрос на «пятерку». Зачем офицеру-химику фантазия?

Курсанты растерянно переглянулись и промолчали.

– Эх вы! Затем, чтобы придумывать себе – чем бы заняться! Химическое оружие с Первой мировой войны не применяется, а должность, однако, имеется! С прилагающимся к ней немалым окладом денежного содержания. Знаете, сколько офицеров-химиков погибло в Великую Отечественную?

– Никак нет, товарищ полковник.

– Трое! Первый решил проверить противогаз на исправность, надел на себя и заснул от усталости. Мимо шла корова, наступила на противогазный шланг, перекрыв тем самым доступ кислорода – и нет человека! Второго насмерть задавили в очереди за медалью. А третий полез на Рейхстаг, чтобы написать «И мы здесь были!», сорвался и разбился нафиг… Так, командиром разведвзвода назначаю курсанта Анварова. Ну и рожа у тебя, Искандер! Вылитый душман…

Мы ржём, даже не представляя, насколько слова полковника про Щюрку окажутся пророческими…

* * *

После марша «к линии фронта» и изнурительного оборудования позиции наш экипаж отдыхал. Танк Т-62, замаскированный срезанными ветками, уютно устроился в свежевырытом окопе. До начала наступления ещё долго, курсанты скучали, валяясь на солнышке. Витька Шляпин спросил у Тагирова:

– А вы сколько холостых снарядов к пушке получили?

– Шесть штук, а что?

– Если буханку хлеба в орудие засунуть, а потом холостым зарядить – много она пролетит?

– Да ни хрена она не пролетит, Витя. Сгорит в стволе.

– Спорим, метров пятьдесят продержится? Вон до того фашиста.

Недалеко от танка стояла покосившаяся забытая ростовая мишень. На серой, промытой дождями фанере кто-то нарисовал свастику.

– Ну давай забьемся на пачку «примы». Только стрёмно стрелять без команды, трендюлей получим.

– Не ссать, Марат! Я командир батальона или где? Внимание, экипаж, слушай мою команду! Обнаружена группа пехоты противника, приказываю уничтожить огнем из танкового орудия. В связи с режимом радиомолчания перед наступлением доклад вышестоящему командованию о принятом решении не представляется возможным. По местам!

Курсанты, хихикая, полезли в башню. Тагиров открыл затвор, с трудом запихал в пушку сероватую тяжелую буханку. Вытащил из укладки холостой снаряд…

– Ну чего ты там муму полощешь?

– Застряла, блин. Никак…

– Досыльником пропихни буханку подальше.

– Во, готово.

Клацнул затвор. Витька, сидевший на месте наводчика, начал крутить ручку, вращая тяжеленную башню.

– Еле ползёт. Шляпин, может, двигатель заведем, привод поворота башни запустим?

– Не, не будем. Немного ещё… Есть! Внимание, выстрел!

Грохнула пушка, откатил назад казенник. Вылетела со звоном гильза, в башню повалил густой едкий дым…

Превратившаяся в грозный снаряд буханка снесла фанерную мишень и, пролетев ещё пару сотен метров, навылет выломала оба борта спрятанного в рощице грузовика «ГАЗ-66». В машине, слава Богу, никого не было…

Шляпин, вылезший продышаться от дыма на башню, торжествующе тряс кулаком и вопил:

– Видали?! Русским хлебом можно танки подбивать! А мы его жрём и даже зубы не ломаем!

Надрывно сигналя, к нам нёсся «уазик» с матерящимся багровым полковником Бородиным на борту…

* * *

– Витя, сколько там до начала?

– Ещё десять минут. Команду ждём.

– Чего препод сказал-то?

– Сказал, ага… Он орал так, что я думал – в штаны от напруги наложит. Ещё один косяк – и рапорт подаст начальнику училища, а уж «двойки» по тактике сам поставит всему экипажу. Мешок с пайком отобрал, гад. Чтобы мы не вздумали консервами пулять и рафинадом вместо картечи… Ладно, он мужик отходчивый. Прорвёмся.

Рация ожила, зашипела.

– Броня, я первый, доложить о готовности.

Витька нажал тангенту переговорного устройства.

– Первый, я «Береза», к бою готов… Механик, заводи!

Заревели дизели, плюясь синим дымком. Визжа, ушла в зенит красная ракета. Линия «переднего края противника» вздыбилась черными фонтанами взрывов – группа имитации старательно изображала артиллерийскую подготовку наступления.

– Броня, я первый. Шквал – триста тридцать три, шквал – триста тридцать три…

– Механик, вперед! Ну, понеслась манда по кочкам…

Грохоча гусеницами, «шестьдесят двойки» летят вперед. Танк швыряет на ухабах. Витька командует:

– Тридцать – ноль, танк противника, дистанция восемьсот. Бронебойным – огонь!

Марат, с трудом балансируя на прыгающем полу боевого отделения, запихивает тяжелое серебристое тело холостого снаряда в отверстие казенника.

– Бронебойным – готово!

– Выстрел!

Жёлтые пороховые газы мгновенно заволакивают внутреннее пространство башни. Ничего не видно, отравленная вонью сгоревшего пороха голова тяжелеет, команды еле слышны, будто в шлемофон набили ваты… Еще снаряд. Звякая стреляными гильзами, лупит пулемёт.

Танк внезапно останавливается. Марат от неожиданности влетает лбом в броню.

– Блядь! Чего там, почему встали?

Насмешливый Витькин голос трещит в наушниках:

– Всё, первый рубеж обороны взяли, тормоз.

– Чего-то быстро.

– А танковые войска – это натиск и стремительность. Теперь отражение контратаки противника. Сколько снарядов осталось?

– Последний зарядил. Витя, вруби воздушку. Ни хрена не видно из-за газов.

Загудел, набирая обороты, вентилятор, но легче не стало. Дым становился только гуще и вроде бы изменил запах и цвет.

– Мы чего, горим, что ли?!

Почти сразу вызвал Бородин по рации: