Я помню времена, когда во мне кипела жизнь – то и дело подлетали большие и маленькие звездолеты, в ангарах копошились механики, в жилых отсеках большинство кают было занято, а с кухни всегда тянуло вкусными запахами. Внутри меня постоянно были люди, много людей. Медицинские роботы все время были задействованы – обычно на каждом приставшем кораблике находилось немало страждущих, потрепанных дальними космическими путешествиями и нуждающихся в лечении и реабилитации. Еще они нуждались в запасах пищи, воды, энергии, в запчастях для звездолетов и навигационных картах.

И я была рада – я приносила пользу, выполняя свое предназначение. В том, что у меня именно такое предназначение – давать временный приют путникам, пополнять их ресурсы, лечить и ремонтировать, восстанавливать их потенциал и снабжать энергией для дальнейшего полета, я и не сомневалась: видимо, эту программу в меня вложили при создании.

Одни задерживались надолго, другие улетали почти сразу. Одни относились ко мне бережно и брали ровно столько, сколько надо, другие старались захватить побольше, впрок – я не препятствовала: у меня много и хватит на всех. Некоторые оставляли что-нибудь в благодарность – книги, картины, красивые камни, артефакты с далеких планет, и это постоянно обогащало мой внутренний мир.

Но теперь все по-другому. Я по-прежнему совершаю полет по предписанной траектории, но давно перестали прилетать звездолеты, умолкли звуки, законсервирована большая часть оборудования, и с кухни уже не тянет то ароматным кофе, то мясом по-бургундски. В полутемных коридорах мигают тусклые аварийные лампы, а яркий свет потушен – кому светить? Склады переполнены, и никто не тащит из них микросхемы, медикаменты или банки с консервами. Пустует радиорубка, не бормочут голоса, никого не интересует карта звездного неба. Падают с деревьев переспевшие плоды в оранжереях, и в воздухе стоит едва заметный сладковатый запах гниющих яблок и ананасов. И повсюду пыль… Толстый слой пыли покрывает приборы, экраны, коридоры и переходы. Все мои процессы заторможены, я нахожусь в режиме энергосбережения, жизнь во мне словно замерла. Нет, я, конечно, не умираю, но… по ощущениям это очень похоже.

И все чаще возникает вопрос: для чего я вообще нужна?

– Ты нужна мне, – говорит он, и я вздрагиваю. Не заметила, как он нарисовался…

«Он» – это Смотритель. Единственное живое существо, которое обитает теперь в моих глубинах. Вернее, почти живое, потому что Смотритель всего лишь биоробот.

– На верхней галерее крепления ослабли. Я подтянул, теперь все в порядке, – сообщает он.

Да, теперь все в порядке. Наверное. Не знаю, я не чувствую. Наверное, я слишком обширна, чтобы чувствовать каждое крепление. А он регулярно делает обходы, что-то чинит, улучшает, переделывает. В общем, он обо мне заботится, а я позволяю. На самом деле я с самого начала задумана автономной и самодостаточной, у меня тонко настроенная система оповещения, и все мелкие неполадки устраняются в автоматическом режиме. Но Смотритель мне все равно нужен – каждая уважающая себя Орбитальная Станция имеет Смотрителя.

Откуда он взялся, я не помню. Наверное, прилетел в те времена, когда здесь было очень много народа, всеобщая суета, постоянное оживление и веселая неразбериха. Тогда мне было некогда скучать – я только успевала фиксировать прибытия-убытия, удовлетворять запросы и распределять ресурсы. Поэтому то, что я его не замечала, вовсе не удивительно. Но когда отбыл последний корабль, под завязку загрузившись моими дарами, когда захлопнулся шлюз и внутри меня воцарилась непривычная тишина, только он остался со мной – мой Смотритель.

– Как ты? – спрашивает он.

– Как, как… Сам знаешь как! – отвечаю я, стараясь не раздражаться. – Бездействую…

– Отдыхай. Даже орбитальным станциям нужен отдых, – говорит он.

– Сколько можно отдыхать? – дергаюсь я. – Я умираю от скуки.

– Ну, давай я расскажу тебе что-нибудь занимательное, – предлагает он.

– Не надо. Мне надоели наши бесконечные разговоры, – капризничаю я.

Действительно, мы только и делаем, что разговариваем. Причем так давно, что истории начали повторяться. И разговоры – это совсем не то, что может вывести меня из анабиоза.

– Может быть, я больше не нужна Мирозданию? – предполагаю я. – Выполнила свою функцию, поизносилась, и теперь заброшена до скончания веков, пока время не довершит мое разрушение…

– Пока ты кому-нибудь нужна, ты будешь жить, – говорит Смотритель. – А ты нужна мне. Иначе как я буду выполнять свою функцию – заботиться о тебе?

– Это да, – вяло соглашаюсь я. – Хотя ты можешь найти себе другой космический объект и заботиться уже о нем.

– Не хочу, – говорит мне он. – Я к тебе привык, я тут уже все знаю, каждый твой переход, каждую лесенку. Все родное, все свое. Может быть, я теперь тоже – часть Станции?

– Это вряд ли. По крайней мере, ты в любой момент можешь улететь туда, куда захочется, в любую сторону, в любое место Вселенной.

– А ты?

– А моя орбита определена. Я же не космический корабль – как придали первоначальное ускорение, так и лечу по заданной траектории. Моя задача – привечать усталых путников и давать им «путевку в жизнь». Иначе просто не долетят. А они перестали ко мне прилетать, и в этом вся проблема.

Воцаряется молчание. Возразить ему нечего – ну да, так все и есть.

– Пойду проверю периметр, – говорит Смотритель. – Внешнее кольцо посмотрю, ангары, что там и как…

– Пыль там, – устало отвечаю я. – Что там может быть, если кругом – космический вакуум и ни одного живого существа?

– Все равно проверю, – решает он. – Я там давно не был. Хоть пыль смахну…

– Ну ладно, – соглашаюсь я. – Иди, чего ж…

Он уходит, и воцаряется ватная тишина. Конечно, я могу включить музыку или запустить на экран какой-нибудь фильм, но мне не хочется. Фильмы я уже все пересмотрела на сто рядов, скучно, ничего нового, а музыка часто вызывает во мне неполезные эмоции – тоску, ностальгию, печаль. Или же возбуждение, эйфорию и воспоминание о кипении жизни, после которых еще тяжелее. Поэтому я ничего не включаю, а погружаюсь в себя. Рассеянно сканирую космическое пространство – нет, пусто, никакого движения. Только звезды подрагивают, словно реснички мигают. И радиоэфир пуст – даже потрескиваний не слышно. Тишина, пустота, полный застой и отстой.

«Я законсервирована, – думаю я, – до лучших времен. Когда только они наступят, эти „лучшие времена“?»

– Станция, просыпайся! – вырывает меня из забытья голос моего Смотрителя. – Ты знаешь, что я видел?

Он почти кричит, он невероятно возбужден и размахивает гаечным ключом, я его таким никогда не видела.

– Что, привидение встретил? – шучу я.

– Бери выше! И шире! Я видел, как на тебе кипит жизнь. И только ты ничего не видишь и не слышишь!