сильно испугало правящие элиты. Начали разбираться с воровством из бюджетов уральского казачества. Помещиков попытались прижать, дать крестьянам налоговые послабления. Но Екатерина не рискнула бороться с причинами кризиса – всесилием дворян, которые стремительно становились помещиками. Дело в том, что в дореформенной России главным экономическим активом были земля и крепостные крестьяне. Крестьяне жили своей жизнью, в поместье сидел управляющий, который исправно собирал с крестьян оброк и заставлял отрабатывать барщину. Если помещик был неглуп и занимался делами, то можно было организовать переработку, поставить мельницу, пекарню, готовить соленья, варенья и торговать на ярмарке. Значительная часть дворян просто получала ренту со своего поместья и прожигала жизнь в Петербурге или за границей. Кто-то, наоборот, успешно делал карьеру, получал в награду новые земли и крестьян.

Но не менялась сама управленческая модель. Дворянство, которое было создано как более прогрессивная правящая элита по сравнению с боярством, очень быстро превратилось в такое же боярство, став помещиками. Единичные гении – Суворов, Потемкин, Румянцев, Орлов и Ришелье – не могут повернуть вспять исторические тенденции. Дворянство как правящая элита постепенно интересовалось капиталом больше, чем государственной службой. Влиятельные фамилии владели тысячами гектаров земли, сотнями доходных домов в разных городах и десятками тысяч крепостных душ. Местные помещики и купечество контролировали экономику губерний, а, например, олигархи Строгановы владели Уралом. О том, что на самом происходит в Сибири и на Камчатке, в Петербурге имели весьма отдаленное представление. Так возникла системная ошибка во власти – всесильный русский царь стал зависеть от правящих элит. Дворянство стало главным экономическим игроком России. Хотя полнота власти принадлежала царю, реальная экономическая власть сосредоточилась в руках влиятельных дворянских родов. Монархия была лишь прикрытием легитимной власти крупных землевладельцев и промышленных магнатов.

Нельзя сказать, что монархия не видела угрозы в дворянстве, которое сама и создала. Конечно, видела. Например, наследник Екатерины II император Павел как раз попробовал урезать права всесильного дворянства: отменил права дворянства и купечества, дарованные им жалованными грамотами, ввел телесные наказания за уголовные преступления, установил контроль губернаторов над дворянскими собраниями. Дворянство ответило Павлу дворцовым переворотом. К власти пришел лояльный Александр, и вплоть до 1917 года Россия шла под знаменем укрепления власти крупных частных капиталов – помещиков, которые формально являлись дворянами. Система поглотила своих же создателей – русских монархов.

Февральская революция 1917 года была не чем иным, как попыткой ликвидировать уже ненужную монархию и передать власть тем, кому она теперь реально принадлежала – помещикам, промышленникам, банкирам. Большевики же, наоборот, действовали с позиций абсолютной власти, то есть были намного большими монархистами, чем «белые», которые выступали за учредительное собрание и парламентскую республику. Но парадоксальное поведение правящих элит в двух русских революциях мы разберем отдельно.

Сейчас важен процесс вырождения правящих элит, которые сами разрушают систему, их породившую. На смену дворянской модели обновления элит пришла модель партийная. Революционная идея Ленина о том, что правящие элиты надо формировать вокруг идеологии и объединять в политическую организацию, дала рывок «красной» России. Пока Западная Европа и США находились в постоянных парламентских кризисах, большевики в России внедрили жесткую, но эффективную модель управления. Партия стала кузницей кадров и коллективом единомышленников. В кратчайшие сроки в каждом городе и деревне Советского Союза появился член партии большевиков – дворянин 20-го века.

Ленин решал задачу создания правящих элит так же, как и Петр Великий. Не надо улучшать плохо работающую систему – проще создать новую. Советская партийная модель правящих элит – это очень прогрессивная для своего времени модель. Потому что позволяет привлечь в правящие элиты представителей любых сословий. Это мы могли видеть на примере воспитанников детдомов, которые становились генералами, учеными и руководителями крупных производств. Партия является моделью государства, где политическая власть принадлежит лучшим. Чтобы получить власть в государстве, сначала нужно получить власть в партии. Партийная принадлежность выделяет из трудовых коллективов самых лучших. Шахтер-стахановец? Лучшая доярка? Молодой ученый? Добро пожаловать в партию.

Партия поможет решить много вопросов. Партия – это клуб закрытого типа. На партсобрании можно неформально пообщаться с директором завода. На партийном пленуме можно жестко выступить и вызвать резонанс. Кто-то пользовался партией как инструментом повышения благосостояния. Кто-то честно работал на благо Родины. Кто-то просто поднимался по карьерной лестнице. Кто-то был искренним коммунистом. У кого-то отец был партийным бонзой.

Мотивов было много и разных, но в результате создавалась достаточно монолитная организация единомышленников. Партийная модель управления государством показала свою эффективность в 20-м веке, особенно в кризисных ситуациях. Одной из самых сложных организационных задач, решенных дворянами 20-го века – партией коммунистов, были индустриализация и коллективизация. Всего за 10 лет в стране было создано около 150 тысяч предприятий. Каждое предприятие – это коллектив. Как выделить в коллективе самых активных и авторитетных и привлечь их на свою сторону? Правильно – приняв в партию.

Вскоре у партии появляется вспомогательный проект – профсоюз. Лояльность активных и авторитетных оплачивается по профсоюзной линии – путевки в санатории, профилактории, пионерские лагеря для детей. Как Екатерина II одаривала дворян поместьями, так партия строила секретарям обкомовские дачи и открывала санатории для простых партийцев.

Но партийная модель обновления правящих элит зашла в такой же тупик, как и дворянская модель. Как дворяне вырождались в помещиков, так и партийцы вырождались в номенклатуру. Если в 1920–1950-х годах партия контролировала чиновный аппарат, то к 1970-м годам весь чиновный аппарат обзавелся партбилетами. В 1960-х прекратился приток в партию самородков из числа рабочих, крестьян и интеллигенции. Так же как к началу 19-го века прекратился приток в дворяне талантливых мещан и иностранцев. Система изжила себя.

Если мы посмотрим на правящие элиты партийной и дворянской модели периода расцвета, то увидим схожие процессы. Вокруг талантливого и энергичного правителя образуется плеяда гражданских и военных гениев. Петр I и «птенцы гнезда Петрова» – Меншиков, Прокопович, Репнин, Шереметев, Апраксин. Владимир Ленин и его соратники – Луначарский, Троцкий, Дзержинский, Фрунзе, Киров. Екатерина II и братья Орловы, Потемкин, Суворов и Румянцев. Сталин и Молотов, Берия, Микоян, Ворошилов, Жуков, Рокоссовский. Мы видим, что, несмотря на столь разный общественный строй, как царизм и большевизм, правящие элиты ведут себя одинаково.

Однако как только модель теряет эффективность, сразу начинается вырождение. Политические лица начинают сереть, характеры становятся невзрачными, речи скучными. Так в 1970-е годы погибала партия, уничтоженная собственным аппаратом. Партию ждала судьба дворянских собраний. Будучи задуманы как места собрания единомышленников, они превратились в формальность. Секретари стали служителями культа и интриганами. Партийные функционеры перестали заниматься государственным управлением. Начальники стали получать партбилеты только потому, что они начальники. Партийная номенклатура выделилась в отдельную группу и сомкнулась с номенклатурой производственной, научной, хозяйственной и