представляет собой структурированную целостность, которая всегда может быть образована несколькими различными способами. В этом смысле множественность интерпретаций и даже конфликт интерпретаций являются не недостатком или пороком, а достоинством понимания, образующего суть интерпретации» [Рикёр 1995-а, с. 8].

Текст сохранит связи с большим количеством контекстов, если используемые в нем понятия будут многозначными, семантически «размытыми». Это как раз противоположно тому, что считается нормой в научных работах, в которых требуется соблюдение однозначности понимания используемых терминов. Самыми высококонтекстуальными оказываются художественные тексты. С ними соперничать могут разве лишь религиозные произведения. Не случайно как те, так и другие собственно и породили герменевтическую линию в культуре: толкование древнегреческих мифов и канонических религиозных текстов (экзегеза). Очевидно, что поток интерпретаций древних мифов и священных книг (Тора, Евангелие, Коран и др.) будет пополняться все новыми версиями.

Вместе взятые данные признаки ведут к тому, что множится количество слабых, неявных, латеральных связей. Из-за множества семантических разветвлений на пути даже более сильных связей все выше становится возможность «соскочить» с основного пути на случайную мимолетную ассоциацию, оказаться мгновенно перенесенным в иное смысловое поле. В этих-то слабых связях, в наличии возможностей для их обнаружения, точнее, установления, проторения, состоит сила текста. Его сила содержится в напряжении (силовых линиях) неясностей, неустойчивости двусмысленностей, столкновении противоречий. Энергия смысловых напряжений освобождается, как только из необъятного многообразия извлекаются нужные элементы и соединяются по воле интерпретатора в новую целостность, уходящую своими корнями в текст-событие-жизнь.

1.2.3. Квалификация толкователя

Следуя совету Г. Бейтсона, спросим себя не только о том, каким должен быть текст, но еще и каким должен быть читатель, чтобы этот текст можно было понять. Действительно, сколь бы ни был хорош текст сам по себе, «лишь благодаря одному из участников герменевтического разговора, интерпретатору, другой участник, текст, вообще обретает голос. Лишь благодаря ему письменные обозначения вновь превращаются в смысл» [Гадамер 1988, с. 451]. Интерпретировать — формировать и высказывать свое мнение — может любой человек. Продуктивность разных людей, однако, будет сильно варьировать. В первую очередь по причине разной подготовленности толкователя. Квалификация толкователя состоит: а) из знания предметной области (близкое знакомство с родственными контекстами), б) из широкой общекультурной подготовки (знакомство с дальними контекстами) и в) навыков установления и компоновки смысловых связей (собственно умения толковать).

Поэтому толкователь, во-первых, должен быть экспертом в исследуемой предметной области. По отношению к психологии экспертами могут выступать не только обученные психологи, но в известных пределах (ограниченных повседневной жизнью) и «наивные» наблюдатели (или наблюдатели за наблюдателями), то есть люди, не получившие психологического образования.

Во-вторых, толкователь не должен быть только узким специалистом. В той или иной степени таким является любой человек — носитель человеческой культуры. К сожалению, в наше время специализаций все труднее становится получать энциклопедические знания — далее университеты теперь стали специализированными. Великолепное сочетание квалификации знатока повседневных человеческих отношений, душевных переживаний и одновременно широкой общекультурной эрудиции наблюдается у деятелей искусства, в частности, у писателей. Поэтому литературное произведение, предоставляя нам «всего лишь описание» жизни, несет в себе большое количество сохраненных контекстов. Поскольку писатель работает в общекультурном поле контекстов, то результаты его собственного отбора, даже если они отмечены печатью причастности к специфической субкультуре, все равно привносят в текст заведомо больше смысловых связей, чем это обнаруживается в текстах психолога-специалиста (особенно если он специализируется на изготовлении препаратов из психической реальности). Поэтому для последнего художественное произведение может служить достаточно валидным источником эмпирических данных. И даже двойная интерпретация не является недостатком для герменевтического исследования.

В-третьих, толкователь должен уметь выделять в тексте значимые элементы (как узнать, какой окажется значим?), вскрывать лежащие за ними семантические поля, выбирать из них такие, связи между которыми (смысловые линии) образуют новые целостности, объединенные вокруг ограниченного набора ключевых идей, образов, понятий. Общий путь, как он намечен у П. Рикёра (1995-6), состоит в том, что сначала производится простое перечисление выделенных связей, а затем только из них формируется новая содержательная структура, неизбежно отражающая теоретические предпочтения интерпретатора. Эмпирическое исследование интерпретации как психологического процесса проведено А. Н. Славской. Полученная в результате типология испытуемых как интерпретаторов включает две основные группы. Первая состояла из тех, кто стремился по возможности точно раскрыть логику автора текста, отводя свое мнение на второй план. Вторая — из тех, кто стремился к выработке собственной позиции, отвлекаясь от авторской позиции. Вместе с тем и в том, и другом случае «не просто осуществлялась реорганизация авторской концепции, но создавался новый собственный контекст, причем путем различных способов его сопоставления со «старым», авторским, таких, как противопоставление, сравнение, разрушение авторского целого, творческий с ним синтез и т. д.» [Славская 1994, с. 82]. Автор полагает, что психологические механизмы интерпретации раскрываются «как способность личности легко переходить от одного контекста к другому, как свобода интерпретирования » [там же, с.87]. Как оказалось, такой способности лишены около 30 % испытуемых.

1.2.4. Проблема языка описания

Еще один важный инструмент работы — язык, на котором толкователь излагает результаты своей работы. Проблема языка применительно к герменевтическому исследованию содержит в себе несколько аспектов.

Первый аспект связан с проблемой достоверности знаний, передаваемых конкретным текстом на том или ином языке. Эта проблема в основном уже обсуждена выше и решается тем, что в ходе преобразования содержания, выраженного в исходном тексте, необходимо стремиться к сохранению его связей с критически минимальным объемом контекстов и подбирать квалифицированных экспертов. Это и не удивительно, если учесть следующие моменты. С одной стороны, любое описание есть истолкование, поэтому оно всегда субъективно — ив этом смысле неточно. А с другой, любое высказывание имеет свою референцию (отсылку) и свой референтный индекс (предмет отсылки), то есть любое высказывание может иметь область значений, где оно верно. (П. Рикёр отмечает наличие референтности даже в вымысле). Таким образом, все верно и неверно одновременно. Нужна сила (позиция) которая установит ориентиры в соответствии со своим чувством правды. Такой силой является субъект — испытуемый, эксперт, исследователь.

Здесь нам остается обсудить требования, которые в данной работе будут предъявляться к языку, которым пользуются эксперты, и в особенности к языку, на котором она написана.

Второй аспект заключается в том, насколько допустимо использовать сам язык как источник знаний. Нам важно знать, является ли язык как носитель значений еще и хранителем сведений о мире, содержащихся в его значащих единицах, конструкциях, элементах и их связях. Несомненно, да, поскольку «в языке выражает себя сам мир» [Гада-мер {Х.-Г. 1988, с. 520]. Это положение означает, что язык как таковой, независимо от того, каким конкретным языком мы пользуемся, уже содержит