— Я тоже так думаю, — сказал я.

Некоторое время мы молчали. Кролик, должно быть, обожал саксофоны. Из магнитофона за стойкой без перерыва доносились их жалобные вопли. На сквозняке покачивались китайские фонарики.

— Вот зачем тебе понадобилась «Лунная дорога» — пробормотал Табаки. — Теперь понятно.

— Кури, — сказал Лорд сочувственно. — Почему ты не куришь? Табаки, отдай ему сигареты.

Шакал рассеянно протянул мне пачку. Пальцы у него были тонкие, как паучьи лапки, и ужасно грязные.

— Да, — сказал он мечтательно. — Либо так, либо эдак. Либо ты узнаешь, какого цвета слезы у Стервятника, либо все мы увидим, как рыдает Лэри.

— По-твоему, Стервятник заплачет? — удивился Лорд.

— Конечно. Еще как! В голос! Как Морж, поедающий устриц.

— То есть он меня съест, — уточнил я.

— С сожалением, — заверил Табаки. — У него в принципе нежная и ранимая душа.

— Спасибо, — сказал я. — Это очень утешает.

Шакал не был глухим. Он покраснел, виновато шмыгнув носом.

— Ну, вообще-то я так… слегка преувеличил. Люблю пугать людей. Он действительно неплохой парень. Совсем чуть-чуть сдвинутый.

— Еще раз спасибо.

— А знаешь, можно пригласить его за наш столик! — осенило вдруг Табаки. — А что? Неплохая мысль. Познакомитесь поближе, пообщаетесь… ему понравится.

Я беспокойно огляделся. Стервятника в Кофейнике не было. Я это точно знал, но в какой-то момент испугался, что ошибся, что он появился, пока я не смотрел по сторонам, и сейчас Шакал пригласит его со мной знакомиться.

— Ну что ты так дергаешься? — укорил меня Табаки. — Я же сказал, он славный. К нему быстро привыкаешь. И вообще его здесь нет. Я имел в виду, позвать через Птиц, — он кивнул на соседний столик, где двое кислолицых в трауре играли в карты.

— Хватит, Табаки, — вмешался Лорд. — Оставь в покое Стервятника. Наши шансы на новичка намного выше, чем у третьей, так что если уж тебе так приспичило, зови Слепого.

Табаки почесался, повертелся, схватил с подноса булку, и, роняя куски, мигом проглотил ее.

— Черт, — сказал он с набитым ртом. — Я так волнуюсь… — он подобрал все, что упало, и затолкал следом. — Ужасно волнуюсь! Неизвестно, как среагирует на все это Слепой…

— Известно, — оборвал его Лорд. — Никак. Когда это он на что-то реагировал?

— Верно, — нехотя согласился Табаки. — Практически никогда. Видишь ли, — подмигнул он мне, — наш вожак — долгих ему лет вожачества — слеп как крот, и с реакциями у него проблемы. Обычно он предоставляет все Сфинксу. «Среагируй, будь добр, вместо меня», — говорит он. Так что бедняга Сфинкс уже много лет реагирует на все за двоих. Может, оттого и облысел. Это ведь очень утомительно.

— Так он не всегда был лысым? — удивился Лорд.

Табаки бросил на него уничтожающий взгляд:

— Что значит «всегда»? С рождения? Может, он и родился лысым, но уж поверь, к моменту нашего знакомства Сфинкс был вполне волосат!

Лорд сказал, что не может себе этого представить. Табаки ответил, что у Лорда всегда были проблемы с воображением.

Я наконец закурил. От чудачеств Табаки тянуло расхохотаться, но я боялся, что смех прозвучит истерично, и сдерживался.

— Да! — вспомнил вдруг Табаки. — Ты же крестник Сфинкса, я и забыл! Видишь, как все славно складывается! Раз ты его крестник, он среагирует на тебя, как родная мать. Что еще нужно для счастья?

Я сомневался, что для счастья мне требуется лысый ябеда Сфинкс в роли матери, и так об этом и сказал.

— Зря. Очень зря, — обиделся Табаки. — Из Сфинкса получается неплохая мать. Уж поверь.

— Да. Особенно для Черного, — изобразил улыбку Лорд. — Вон он, кстати, идет. Можешь позвать его. Расскажет Курильщику, какая нежная из Сфинкса мать.

— Не передергивай, — возмутился Шакал. — Я не сказал — для всех и каждого. Ясное дело, для Черного Сфинкс, скорее, мачеха.

— Злая, — уточнил Лорд сладким голосом. — Из немецких сказок, после которых дети громко кричат по ночам.

Табаки сделал вид, что не расслышал.

— Сюда, сюда, старина! — крикнул он, замахав руками. — Вот они мы! Смотри сюда. Ау!.. Совсем у него плохо стало со зрением, — поделился он с нами озабоченно и схватил последнюю булку. — Из-за штанги. Поднятие тяжестей не оздоровляет на самом-то деле. А главное, — он заглотнул булку в два приема, — ему нельзя переедать. Так что лучше, если вокруг будет поменьше мучного. Верно, Черный?

Черный — мрачный детина с белесым ежиком волос — подошел со стулом, который прихватил по пути, поставил его рядом с Лордом, сел и уставился на меня:

— Верно что?

— Что тебе нельзя переедать. Ты и так тяжелый.

Черный промолчал. Он и в самом деле был тяжелым, но уж точно не от переедания. Наверное, таким и родился. Потом накачал себе мускулатуру всякими тренажерами и сделался еще внушительнее. Майка-безрукавка оставляла на виду его бицепсы, которые я уважительно рассматривал, пока он рассматривал меня. Табаки сообщил, что меня переводят и, скорее всего, к ним, в четвертую. «Если только не в третью, но в третью вряд ли, потому как, ясное дело, когда есть из чего выбирать, выбирают, где попросторнее».

— Ну? — только и сказал на это Черный. Руки его были как два окорока, голубые глаза, казалось, вообще не моргали.

Табаки расстроился:

— Что ну? Я тебе первому сообщаю сенсационную новость!

— И что я должен сделать?

— Удивиться! Ты должен хоть немного удивиться!

— Я удивлен.

Черный встал, задев головой китайский фонарик, и пересел за свободный столик через один от нас. Там он достал из кармана жилета книжку в мягкой обложке и, близоруко щурясь, уткнулся в нее.

— Пожалуйста! — возмутился Табаки. — Кто-то тут рассуждал о реакциях Слепого! Да по сравнению с Черным Слепой — просто живчик!

Насчет живчика он преувеличил. Я лежал как-то в лазарете в одной палате со Слепым. За три дня он не произнес ни слова. Даже почти не шевелился, так что я постепенно стал воспринимать его как деталь интерьера. Он был щуплый и невысокий, в его джинсы влез бы тринадцатилетний, два его запястья были как одно мое. Рядом с ним я ощущал себя крепким парнем. Тогда я еще не знал, кто это, и решил, что он просто совсем забитый. Сейчас, глядя на Черного, я подумал, что если кто в четвертой и выглядит как вожак, то, конечно, он, а вовсе не Слепой.

— Странно все устроено, — сказал я. — Непонятно.

— Ага, и этот поражается, — кивнул Табаки. — Конечно, странно. Такая башня, как Черный, ходит под Слепым. Ты ведь это имел в виду, признайся! Он такой внушительный. Такой царственный, да? Мы вот тоже удивляемся. Живем рядом с ним, и каждый день удивляемся, как это он — и не вожак. А больше всех удивляется сам Черный. Встает рано утром, смотрит вокруг и вопрошает: «Почто?» И так день за днем.