– Да, я узнала ваш голос.

– Хотел спросить, что вы делаете сегодня в обед?

– Боюсь, что я буду обедать в офисе. Слишком много работы.

– Понятно. – В его голосе зазвучали нотки разочарования.

Уильям Корнелл был известным распутником. По нему этого не было заметно: в отличие от Ала Де Уитта он никогда не переступал границу, опасаясь обвинений в сексуальном домогательстве. Но при всем том ему удавалось подбивать клинья огромному числу женщин, с которыми телеведущему приходилось встречаться по работе. Теперь настал черед Джессики. Самое удивительное, что множество женщин, и привлекательных, отвечали Корнеллу взаимностью. Генри Киссинджер был прав: власть – тоже афродизиак.

– Думаю, мы увидимся только вечером, в студии, – умело симулировала сожаление Джессика. – Дел по горло. Спасибо за приглашение. – Я польщена.

Она с облегчением повесила трубку и вернулась к работе.

Через восемь минут подал голос аппарат внутренней связи.

– Джессика?

Голос грубый, озлобленный.

– Привет, Том.

– Это чья идея была по поводу полицейского?

Том Каллиган появился в офисе окружного прокурора тогда же, когда и Джессика. Он и еще один помощник окружного прокурора были главной опорой команды, занимающейся делом Джерарда.

– Ты имеешь в виду полицейскую охрану? – спросила Джессика.

– Да. Парня, который сидит у меня под дверью. Заявился ко мне домой и порадовал известием о том, что проведет со мной остаток дня и ночь! – Каллиган был просто в бешенстве.

С чего бы ему так резко выступать против полицейской защиты?

– Том, я не вижу в этом большой проблемы.

– Проблема в том, Джесс, что у меня есть личные дела и я не хочу, чтобы за мной по пятам кто-то ходил.

Она вздохнула:

– Том, мы же уже вчера это обсуждали.

– Но о полицейской защите не было ни слова.

– Верно. Но я, Дик и ты обсудили факт, что Дэвид Джерард убил двоих в Калифорнии и, по крайней мере, одного в Чикаго. Может так случиться, что он решит убить кого-то из нас.

– Я не нуждаюсь в защите полиции, Джесс.

– Почему бы тебе не зайти ко мне? Мы можем все обсудить…

– Сейчас не могу. Скоро придет Боб Карпентер. Помнишь судью, который, как мы думаем, берет взятки?

– Да.

– Он тоже придет еще через десять минут после этого. Потом зайду.

– В любом случае идея принадлежит детективу Рибикоффу. Если он настаивает, не думаю, что имеет смысл упорствовать. Он уже сделал для нас достаточно, и, если от того, что мы будем находиться под охраной, ему станет морально легче, мы можем на это пойти. Да и в любом случае, я думаю, хуже не будет. Признаться, лично я даже рада. Как-то спокойнее становится, особенно учитывая, что Дэвид Джерард, похоже, снова в городе. Надеюсь, ты не станешь отрицать, что он еще больший психопат, чем его брат?

– Я же сказал, Джесс, – голос Тома звучал гораздо спокойнее, чем в начале разговора, – мне охрана полиции не нужна, не знаю, как тебе. Поговорим об этом позже, когда я зайду.

– Да, конечно, Том.

Он повесил трубку, оставив Джессику наедине с догадками о том, с чем же на самом деле был связан этот звонок. Что такого тайного происходит в жизни Тома Каллигана?

Я.

Иногда, например сейчас, Дэвид Джерард бывал буквально потрясен, глядя на свое лицо. Порой он забывал о дорогостоящих пластических операциях, которые ему сделали в Англии, и о том, что физиономия у него теперь абсолютно другая.

Человек, который смотрел на него из зеркала заднего вида, был более симпатичным, чем тот, другой. С виду гораздо благороднее: тонкий аккуратный нос, небольшой рот, удлиненный подбородок. Обесцвеченные волосы вкупе с лицом красавчика делали его похожим на плейбоя. По крайней мере, ему нравилось так думать.

Он знал, что выглядит лучше, потому что с женщинами у него теперь все получалось гораздо удачнее. А в Европе один модный режиссер, проявлявший к Дэвиду явно нездоровый интерес, уговорил его сыграть в нескольких театральных постановках.

Дэвид полюбил актерскую игру с тех пор, как еще в детстве увидел фильм «Сияние» с Джеком Николсоном. В нем жило такое же зло, что и в герое Николсона. Тот же демон ада, жаждавший выбраться на свободу. Зрители тут же отреагировали на его появление на сцене. Одна женщина, которую он больше не видел ни разу в жизни, напрыгнула на него через несколько минут после того, как опустился занавес, прямо в захламленной гримерке. Она пришла в театр вместе с мужем.

Проезжающая мимо машина обрызгала грязной водой его арендованный «понтиак», чем отвлекла Дэвида от созерцания собственного отражения в зеркале.

Старый панельный дом № 1127 по бульвару Рихтера с фронтонами на фасаде был воплощением стиля, популярного в двадцатые годы. Круговой портик, фигурные элементы и отделка, стилизованная под времена королевы Анны… Это было такое место, где люди взрослели едва ли не в младенчестве, лишаясь всех иллюзий. Сюда приползали в поисках убежища и те, кто слишком дорого заплатил за нежелание вовремя снять розовые очки. Нищенский, грязный, скучный – вот что думал о бульваре Рихтера Дэвид Джерард.

Братья Джерард были отпрысками одной из самых богатых семей штата. Причем именно богатство вынудило их убить своих родителей. Парни – им тогда было одному двадцать два, другому двадцать один год – влезли в долги, самым крупным из которых был долг владельцу казино в Лас-Вегасе.

Они убили родителей, пытаясь инсценировать нападение какой-нибудь мелкой банды на особняк Джерардов, а следующие три месяца пытались убедить полицию, что все так и было.

Возможно, преступление сошло бы им с рук, если бы братья не вошли во вкус. Убийство родителей пробудило в них страсть забирать чужие жизни. В течение трех месяцев в трех штатах они убили четверых человек, в том числе одиннадцатилетнюю девочку, которую оба изнасиловали до и после смерти.

Когда Роя посадили в тюрьму, Дэвид лег на дно и не попадал в поле зрения полиции и других структур, обеспечивающих правопорядок, пока не появился на слушании дела своего брата и не убил судью и других невинных людей.

Теперь Дэвиду снова предстояло освободить брата…

Он вышел из машины. Сверился с часами: 9.37 утра. Расписание сегодня насыщенное, и необходимо четко его придерживаться.

На тротуаре валялись какие-то сломанные детские игрушки. Дэвид направился по дорожке к парадному подъезду дома № 1127 и приготовился к тому, что сейчас ему в нос ударят неповторимые ароматы. У него всегда было хорошее обоняние. От многих старых домов, похожих на этот, насквозь пропитанных запахами гниющей древесины, готовящейся еды, стирального порошка и многими другими, его буквально тошнило.