При Василии I впервые возникла ситуация, когда возможны были оба варианта престолонаследия. От брака с Софьей Витовтовной (дочерью великого князя литовского) у Василия Дмитриевича было пятеро сыновей, но трое из них умерли в младенчестве, а сын Иван, с которым великий князь связывал особые надежды и которого сделал своим наследником, внезапно скончался в 1417 году в двадцатилетнем возрасте во время мора (эпидемии). В живых остался только самый младший — Василий, которому к моменту смерти отца не исполнилось еще и десяти лет. Перспектива оказаться в подчинении у малолетнего племянника (а точнее, у его матери-вдовы) едва ли радовала взрослых братьев Василия I — Юрия, Андрея, Петра и Константина. Великий князь явно не доверял следующему по старшинству брату Юрию, небезосновательно видя в нем соперника своему сыну-наследнику: показательно, что ни в одном из трех сохранившихся завещаний Василия I имя Юрия не упомянуто среди душеприказчиков. В последнем завещании (1423) нет и имени самого младшего брата великого князя — Константина Дмитриевича: это стало следствием конфликта между ними, когда Василий I, по словам летописи, попытался «подписать» младшего брата «под» своего малолетнего сына, т. е. заставить Константина признать старшинство юного племянника. Константин отказался, и великий князь в гневе отнял у него вотчину.

В итоге Василий I, объявив своим наследником малолетнего сына, поручил его опеке матери, великой княгини Софьи, а душеприказчиками назначил тестя, великого князя литовского Витовта, и свою «младшую братию» — князей Андрея и Петра Дмитриевичей, а также троюродных братьев (сыновей Владимира Андреевича Храброго) — Семена и Ярослава Владимировичей. Интересно, что о перспективе занятия сыном великокняжеского престола (в отличие от собственно московских владений) Василий Дмитриевич говорит в завещании с надеждой, но без полной уверенности: «А даст Бог сыну моему великое княженье, ино и яз сына своего благословляю, князя Василья». Подобная осторожность объяснялась необходимостью получения ханского ярлыка, что в условиях вероятного соперничества со стороны брата завещателя — князя Юрия Звенигородского — или иных претендентов делало судьбу владимирского престола не вполне ясной.

Как только Василий I скончался (27 февраля 1425 года), начался открытый конфликт между опекунами его малолетнего сына-наследника и удельным князем Юрием Дмитриевичем. Митрополит Фотий, самая влиятельная фигура при московском дворе, пригласил Юрия в столицу для принесения присяги новому великому князю, но тот уклонился от этой поездки, уехал в свои заволжские владения, в Галичскую землю, и стал собирать войска. С большим трудом, прибегнув к «челночной дипломатии», Фотию удалось примирить дядю и племянника, но заключенное в 1428 году перемирие продержалось только три года. Осенью 1431 года соперники отправились в Орду, чтобы вынести свой спор о великом княжении на суд хана Улуг-Мухаммеда.

К тому времени уже не было в живых могущественных покровителей юного Василия II — его деда, великого князя литовского Витовта (он умер в октябре 1430 года), и митрополита Фотия (скончался летом 1431 года), поэтому князь Юрий Дмитриевич мог рассчитывать на успех. Выступая в ханской ставке, он подкреплял свои претензии на престол «летописцы старыми… и духовною отца своего великого князя Дмитрея». Очевидно, из летописи Юрий приводил примеры наследования княжеского престола от брата к брату, как это не раз бывало в XIV веке, но основным юридическим аргументом ему служило завещание его отца — Дмитрия Донского. Действительно, в этом документе был пункт, который удельный князь мог истолковать в свою пользу:

Так распорядился великий князь Дмитрий Иванович. Однако это завещание было составлено в 1389 году, когда у старшего сына великого князя, Василия Дмитриевича, еще не было детей. Кроме того, речь в процитированном пассаже шла об «уделе», т. е. земельных владениях Василия в Московском княжестве, а судьба великого княжения в случае смерти наследника в завещании не оговаривалась.

Советники Василия II избрали другую тактику: в своей речи перед ханом боярин Иван Дмитриевич Всеволожский искусно подчеркнул, что его господин «ищет» великого княжения не по старым грамотам, а исключительно на основании ханского пожалования: «Наш государь князь великий Василей, — передает летописец слова боярина, — ищет стола своего великого княжениа, а твоего улуса, по твоему цареву жалованью и по твоим девтерем[6] и ярлыком, а се твое жалованье перед тобою. А господин наш князь Юрьи Дмитреевич хочет взяти великое княжение по мертвой грамоте отца своего, а не по твоему жалованью волного царя, а ты волен в своем улусе, кого восхочешь жаловати на твоей воле». К этому ловкий дипломат прибавил, что Василий II получил великое княжение от своего отца, Василия Дмитриевича, «по твоему же жалованью волнаго царя», и «уже который год сидит на своем столе, а на твоем жалованье», выражая-де хану должное почтение.

Речь И. Д. Всеволожского возымела действие: Улуг-Мухаммед историческим и юридическим аргументам Юрия Звенигородского предпочел изъявление покорности от имени его юного племянника. В итоге великое княжение получил Василий II, а его дяде Юрию в «утешение» был дан Дмитров — вотчина умершего незадолго до того Петра Дмитриевича.

Летом 1432 года соперники были отпущены ханом на Русь. В октябре Василий II был торжественно посажен специальным ордынским послом на великокняжеском престоле во Владимире, а его дядя Юрий вскоре бежал из только что полученного Дмитрова (находившегося в опасной близости к Москве) в далекий Галич и приступил к сбору войска. Дипломатия уступила место открытым военным действиям, в которых удача была поначалу на стороне галицких князей. В битве на реке Клязьме в апреле 1433 года Василий II потерпел сокрушительное поражение. Юрий Дмитриевич стал великим князем, а его племянник вынужден был довольствоваться коломенским уделом.

Но затем случилось непредвиденное: «Москвичи же вси, — говорит летописец, — князи и бояре, и воеводы и дети боярские, и дворяне, от мала и до велика, вси поехали на Коломну к великому князю, не повыкли бо служити уделным князем» (ибо не привыкли служить удельным князьям. — М. К.). Тогда князь Юрий, почувствовав, «яко непрочно ему седение на великом княжении», уступил его Василию II, а сам вернулся в свой удел.

Этот эпизод свидетельствует о том, что сложившаяся в Москве корпорация служилых людей (воевод, дворян и детей боярских) представляла собой внушительную силу, от поддержки которой в значительной степени зависела судьба великого княжения. Понятно, почему эти люди предпочли 18-летнего Василия II его 50-летнему дяде: дело заключалось не в личных симпатиях и не в выдающихся способностях юного князя (их, по всей видимости, не было), а в преимуществах того высокого статуса, который он по наследству занимал. Великокняжеская служба была престижнее и выгоднее, чем служба в уделах. За несколько поколений сложились прочные связи, и теперь появление на московском престоле представителя боковой ветви княжеской династии грозило разрывом этих традиционных связей, изменением сложившейся иерархии и выдвижением на первый план бояр и дворян из Звенигородско-Галичского удела.