Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он покачал головой:
– Ты даже не догадываешься, да?
– О чем?
– О том, какая ты красивая. Все так говорят.
– Все?
– Знаешь, как Фредди тебя зовет?
Она покачала головой, уж испугавшись заранее.
– Русалкой.
– Это даже не комплимент, между прочим. Русалки тупо сидят на камнях целый день, и все.
Он рассмеялся:
– Но их не так просто достать, вот в чем смысл. Никому еще не удавалось переспать с русалкой, они же к себе не подпускают.
Элли подумала, что это скорее связано с тем, что у них ниже пояса один хвост, но, может, она и ошибалась, поэтому вслух ничего не сказала. Вместо этого она снова перевела разговор на него, потому что, несмотря ни на что, любила его и хотела, чтобы он в этом не сомневался. Подравнивая волосы вокруг ушей, она тихо перечисляла все то хорошее, что он для нее сделал.
А сделал он много чего. Рисовал картинки, которые она потом раскрашивала (сто лет назад это было), а когда она пошла в школу, разрешил вместе с ним играть на площадке, хотя она была на два года младше, да и девчонка к тому же. На каникулах в Кении ее укусила собака, а потом попыталась укусить еще раз, и он заступился (это был самый героический поступок, который кто-либо ради нее совершал).
– Когда мы еще жили в старом доме, – вспоминала она, – и подруги ко мне приходили, ты всегда с нами разговаривал. А если встречали тебя в городе, подходил и болтал, как будто тебе правда интересны наши дела. У других братья вообще на младших сестренок внимания не обращали. А я всегда гордилась, что ты не такой.
Он улыбнулся:
– Какие приятные вещи ты говоришь.
– Это потому что ты сделал мне так много приятного. Помнишь тост на мой день рождения в шестнадцать лет, когда ты сказал, что я лучшая сестра в мире? А дурацкий концерт в школе на выпускной – ты громче всех хлопал, хотя я опозорилась там напрочь и забыла все слова!
Том смеялся, вспоминая о прошлом. Как же было здорово. Вспоминать. Он принялся рассказывать, как однажды летом они поехали в кемпинг на юге Франции, а место оказалось жутко неинтересным. Бассейн не работал, развлечений никаких, единственный плюс – кондитерская да воздушные змеи из местной лавки.
– И мы с тобой нашли ту горку, – сказал он, – помнишь? И запустили змеев с самой ее верхушки, а когда наскучило, скатились вниз и снова забежали наверх.
Элли поразилась, что он помнит. Жалко, что нельзя было стричь его часами. В комнате для гостей им было так хорошо вдвоем; с улицы доносились далекие и глухие голоса людей, готовящихся к празднику. Она осмелела:
– Может, поговорим о том, что случилось той ночью? Он резко обернулся и посмотрел ей в глаза:
– Серьезно? А тебе не кажется, что мне хочется отдохнуть от этих разговоров?
Элли отвела взгляд:
– Я кое-чего не понимаю. Он нахмурился:
– Ты с кем-нибудь разговаривала?
– Да нет. – Ей вдруг показалось, что они перебрасываются словами как будто сквозь дымовую завесу. – Я и в школу еще не ходила.
Они смотрели друг на друга молча.
– Если меня посадят, Элли, это конец.
– Знаю.
– Там такие есть люди… – Его голос оборвался, и он покачал головой, словно показывая, что видел такое, о чем говорить невозможно. – Это были худшие две недели в моей жизни.
В его глазах промелькнуло что-то… их мрачный блеск напомнил ей ту осень, когда он сломал руку и сидел на футбольном поле, воя от ярости, потому что теперь придется пропустить весь сезон, а его только что взяли в команду. Она отвернулась.
– Ну вот, – сказала она, – закончила. – Пригладила руками растрепавшиеся пряди. – Вроде симпатично.
– Симпатично? – Он взъерошил свой ежик. – Я не на такой эффект рассчитывал.
– А на какой?
– Хотел выглядеть как можно более невинным. – Он улыбнулся ей, глядя в зеркало. – Безобидным, вне подозрений.
Сидя на кровати, она смотрела, как он смахивает волоски со своей майки. Он побрызгал подмышки дезодорантом, плеснул лосьон после бритья на ладони, потер их друг о друга и похлопал щеки.
– Мне придется идти в суд и отвечать на вопросы? – спросила она. – Или они просто зачитают мои показания?
Словно не слыша ее, он натянул новую полосатую майку. Они с мамой купили ее на прошлой неделе; ценник все еще болтался сбоку. Он оторвал его и вручил ей:
– Выбросишь.
Она сунула ценник в карман:
– Ты меня слышал?
Он поправил майку, разглаживая морщинки перед зеркалом:
– Ты единственная была дома все время, значит, ты – главный свидетель. Так что в суд идти придется, не сомневайся.
У нее в животе все сжалось.
– Но они же не смогут заставить меня говорить.
– Если ты ничего не видела, не смогут.
Она кивнула. При взгляде на него ее охватила смесь жалости и страха, потому что мысль о том, что она должна и не должна говорить, ее пугала. Она уже две недели на этот счет переживала. Однажды дошла до того, что представила, будто взорвалась атомная бомба и никто не выжил, кроме нее. В этом выдуманном мире она бродила, открывая и закрывая двери, гоняя пыль ботинком и рассматривая вещи. И было так спокойно.
Она закусила губу:
– Когда меня в полиции допрашивали, я сказала, что, когда ты и все остальные вернулись, я сразу пошла наверх спать.
– Ну, тогда все в порядке.
Элли бросило в жар, когда она вспомнила, как встала с дивана в тапках и пижаме. Карин и ее подружка Стейси были такие шикарные, а вокруг них вились ребята – все только что пришли из паба. Девчонки улыбнулись ей, сказали, чтобы оставалась, поболтала с ними. Но по лицу брата она поняла: тот хочет, чтобы она сидела наверху и не высовывалась, – и, чувствуя себя полной идиоткой, Элли сказала, что у нее болит голова, и ушла.
– А еще я им сказала, – продолжала Элли, – что чуть позже выглянула в окно и видела всех на улице.
Том повернулся и уставился на нее:
– Я этого не знал.
– Я просто сказала, что все выглядело так, будто вам весело, а вы с Карин обнимались.
– Ты зачем это сказала?
– Потому что копы должны знать – она к тебе неровно дышала! А что, не надо было?
– Да нет, нормально, – ответил он. – Не расстраивайся. Они меня поджарить хотят, не тебя.
– Она же всю ночь с тобой заигрывала. – Элли сжала кулаки так, что ногти вонзились в ладони. – Ты же когда в спальню пошел за спальным мешком, она наверняка просто на тебя набросилась, и все?
Том поморщился: