Молодым людям двадцати с лишним лет (таким как Хелен) кажется, что кризис идентичности – это то, что происходит сейчас, а накопление капитала идентичности – то, что будет потом. Однако на самом деле эти процессы должны сосуществовать, как в случае Эрика Эриксона. Исследователи, занимавшиеся изучением того, как люди преодолевают кризис идентичности, пришли к выводу, что жизнь, которая сводится только к накоплению капитала идентичности и в которой нет кризиса идентичности, лишена гибкости и динамичности. С другой стороны, если кризис идентичности преобладает над накоплением капитала идентичности, это тоже проблема. Когда концепция кризиса идентичности получила распространение в Соединенных Штатах, сам Эриксон говорил, что нельзя тратить слишком много времени на «отчуждение спутанной идентичности»[26]. Его беспокоило то, что многие молодые люди «рискуют стать никому не нужными».

Молодые люди двадцати с лишним лет, которые не только находят время на то, чтобы исследовать этот мир, но и имеют смелость брать на себя определенные обязательства, создают более сильную идентичность. У них выше самооценка; они гораздо настойчивее добиваются поставленных целей и реалистичнее воспринимают окружающий мир. Такой путь к идентичности приводит к получению ряда положительных результатов, таких как более отчетливое ощущение собственного «я», более высокая удовлетворенность жизнью, повышенная способность справляться со стрессом, более сильная склонность к логическим рассуждениям и сопротивление конформизму – к этому всему и стремилась Хелен[27].

Я порекомендовала Хелен накопить капитал идентичности. Для начала я предложила ей найти работу, которую она могла бы включить в свое резюме.

– Но ведь это мой последний шанс весело проводить время, – возразила она. – Насладиться свободой, пока не наступила реальная жизнь.

– О каком веселье ты говоришь? Ты ведь пришла на этот сеанс, потому что чувствуешь себя несчастной.

– Зато я свободна!

– Но в чем заключается эта свобода? У тебя есть свободное время в течение дня, когда все твои знакомые работают. Ты живешь на грани бедности. Ты ничего не можешь сделать с этим временем.

Хелен отнеслась к моим словам скептически, как будто я хотела забрать у нее коврик для занятий йогой и сунуть ей в руки деловой портфель. Она сказала:

– По всей вероятности, вы принадлежите к числу тех, кто после колледжа сразу же поступил в университет.

– Нет. На самом деле я смогла поступить в очень хороший университет именно благодаря тому, чем занималась после колледжа.

Хелен нахмурила брови.

Я немного подумала и сказала:

– Хочешь знать, что я делала после колледжа?

– Да, хочу, – ответила она.

Хелен была готова слушать.

Сразу после окончания колледжа я получила работу в рамках программы Outward Bound{8}. Сначала я выполняла функции рядового сотрудника по снабжению. Я жила в базовом лагере на Голубом хребте и самую лучшую часть года ездила в фургоне по отдаленным районам, доставляя гранолу{9} и прочую еду группам грязных, изможденных студентов, которые совершали турпоходы. У меня остались самые теплые воспоминания о том, как я водила эти фургоны на пятнадцать пассажиров по грязным ухабистым дорогам, слушая музыку по радио. Довольно часто я была единственным новым человеком, которого эти студенты встречали за несколько дней или даже недель. Они всегда очень радовались мне, ведь мое появление напоминало им о том, что где-то еще есть другая жизнь.

Когда открылась вакансия инструктора, я сразу же ухватилась за нее. В качестве инструктора я ходила по горам в штатах Северная Каролина, Мэн и Колорадо, иногда с ветеранами войны, иногда – с топ-менеджерами с Уолл-стрит. Однажды я провела длинное жаркое лето с группой школьниц на девятиметровом паруснике в Бостонском заливе.

Моим любимым маршрутом (по которому я водила группы более десяти раз) был поход на каноэ по реке Суони: почти 600 километров, от истоков реки у болота Окефеноки в Джорджии, по северной части Флориды до песчаного побережья Мексиканского залива. В таких походах принимали участие подростки, в отношении которых были вынесены судебные решения, – так официально именуются подростки, которых в народе тепло называли «лесной братвой». Это были дети из бедных городских кварталов или сельской глубинки, совершившие разные преступления: крупные кражи, нападение с нанесением побоев, сбыт наркотиков – все что угодно, кроме убийства. На реке под моим присмотром они отбывали наказание.

Эта работа мне очень нравилась. У подростков, которым пришлось побывать в исправительных учреждениях, я научилась приемам игры в пики. Когда по вечерам ребята укладывались в палатках в спальные мешки, я сидела рядом и читала им на ночь истории из книг, таких, например, как «Остров сокровищ». Я часто видела, что эти подростки ведут себя как обычные дети, прыгая в воду с берега реки, – и казалось, их проблемы отступали куда-то очень далеко. Однако реальность все-таки не отпускала их. Когда мне самой было всего двадцать четыре года, во время путешествия по реке Суони мне пришлось сообщить одной девочке (пятнадцатилетней матери двоих детей) о том, что ее мать умерла от СПИДа.

Я думала, что моя работа в программе Outward Bound продлится один-два года. Но не успела я оглянуться, как прошло целых четыре. Однажды во время перерыва между экспедициями я отправилась в тот город, в котором училась в колледже, и встретилась там со своей наставницей. Я до сих пор помню, как она поинтересовалась: «Ты еще не задумывалась о поступлении в университет?» Это была моя доза реальности. Я действительно хотела поступить в университет, поскольку уже начала уставать от программы Outward Bound. Наставница сказала, что если я не передумала, то самое время сделать это. «Чего ты ждешь?» – недоумевала она. По всей вероятности, я просто ждала, чтобы кто-то призвал меня к действию. И я начала действовать.