Удовлетворенно хмыкнув, Александр Александрович начал выискивать во что бы ему выпалить еще. Но тут в коридоре раздались легкие шаги, дверь распахнулась, и на пороге появилась встревоженная императрица Мария Федоровна. При виде своей дражайшей половины, у императора на лице появилось виноватое выражение, словно у напроказившего ребенка. Он попытался спрятать автомат за спину. Убедившись, что все в комнате живы и здоровы, императрица обвела нас строгим взглядом, вздохнула, дескать, мужчины даже с усами и бородами – все равно большие дети, только игрушки у них побольше и поопасней. Потом она тихо удалилась, закрыв за собой двери.

Когда супруга ушла, император положил автомат на стол и, по-заговорщицки подмигнув нам, резюмировал:

– Мда-с, господа, просто, надежно и убойно.

Потом он повернулся к старшему лейтенанту Бесоеву и сказал:

– Так значит вы, господин старший лейтенант, настаиваете на том, чтобы эта конструкция была взята нами за основу?

– Именно так, – кивнул спецназовец, – тут самое главное затворная рама с затвором и возвратной пружиной, а также отъемный магазин. В дальнейшем при переходе на самозарядную винтовку и автомат не придется полностью перестраивать все производство.

Кстати, даже в несамозарядном варианте скорострельность будет выше, поскольку оттянуть назад затворную раму проще, чем передергивать поворотный затвор. Тем более что пока при обратном ходе затвора возвратная пружина сама взводит оружие, рука стрелка уже возвращается на спусковой крючок, а глаз снова целится.

Кроме того, все детали сделаны с большими допусками и движутся свободно. В боевых условиях такое оружие не выходит из строя даже в случае падения в жидкую грязь. Достаточно поднять оружие из лужи, отряхнуть и снова можно будет стрелять. В случае такого конфуза, уже потом после боя, главное не забыть произвести полную разборку, чистку и смазку оружия. Ну, а пока вокруг свистят пули, оно солдата не подведет.

Все дело только в технологии производства. А штабс-капитан Мосин, которого вам порекомендовал товарищ адмирал, именно в этом вопросе сейчас лучший из лучших. Если он не сможет повторить конструкцию, тогда этого не может никто.

– Пусть будет так, – подвел итог император Александр III и обвел всех нас взглядом. Потом еще раз посмотрел на лежащий на столе автомат. – Попробуем сделать по-вашему. Я распоряжусь немедленно телеграфировать в Тулу, дабы вызвать штабс-капитана Мосина сюда. Тогда и поговорим. Скажем так – через неделю или десять дней.

4 сентября (21 августа) 1877 года. Константинополь. Джордж Генри Бокер, специальный посланник президента САСШ Рутерфорда Бирчарда Хейса

Итак, я вернулся в Константинополь – бывшую столицу Оттоманской Порты, куда президент Грант назначил меня в 1871 году послом Соединенных Североамериканских Штатов. До сих пор помню, как я впервые попал в этот город, и каким он тогда казался мне загадочным и прекрасным – этакая мозаика древних развалин, византийских и оттоманских древностей, мечетей и церквей, районов, населенных турками, греками, армянами…

Но постепенно мое первоначальное изумление и восторг стали сменяться разочарованием. Поначалу меня поразила местная грязь. А потом я понял, что на обещания местных чиновников было невозможно положиться.

Подучив немного турецкий язык, я с удивлением понял, что переводчики меня обманывали – как на рынках, где они договаривались с торговцами о завышенных ценах, часть которых шла «откатом» в их карманы, так и в переговорах с местными политиками – они переводили так, чтобы сказанное понравилось и мне, и моим собеседникам. И иногда и я, и мои партнеры по переговорам пребывали в полной уверенности, что мы добились искомого нами результата – хотя на самом деле наше понимание того, о чем мы договорились, было прямо противоположным.

И еще меня раздражала велеречивость турок и то, что людям с определенным социальным статусом, к которым принадлежал американский посол, никто не скажет «нет» в лицо. Кстати, тем, кто был ниже чиновников по социальному статусу, жилось несладко. Особенно это касалось местных христиан. Дело даже не в том, что им приходилось платить специальный налог. Грабеж, изнасилования, даже убийства их были в порядке вещей.

Так что, когда президент Грант перевел меня в Петербург два года назад, это стало лучшим для меня подарком. Да, и в России есть свои проблемы, но в Петербург я влюбился с первого взгляда. Такого красивого города я не видел нигде. И если турки были совсем чужими мне людьми, то русские оказались близки мне по духу, а русская литература, даже в переводе, меня как поэта и писателя поразила. Кроме того, у меня сложились весьма доверительные отношения не только с императором Александром Вторым, с наследником престола, с другими людьми из высшего света, но и с писателями, художниками, музыкантами, да и просто людьми, окружавшими меня.

Увы, в конце прошлого года состоялись выборы, и в начале этого года президент Грант покинул свой пост. Я знаю, что Гранта все обзывают пьяницей и дураком. Что ж, пьет он действительно много, да слишком мало времени уделяет своим обязанностям. Но одного ему не занимать: именно он хотел укрепить отношения с европейскими державами.

Выборы 1876 года, казалось, выиграл Сэмюель Тильден, но в результате подковерных интриг в Коллегии выборщиков президентом в начале этого года стал Рутерфорд Хейс. Он меня давно недолюбливал, и потому я каждый день проверял, не пришла ли телеграмма о моей отставке. Но, как ни странно, если что и приходило в посольство из Вашингтона, то это были указания мелких клерков – похоже, российское направление никого в Америке не интересовало, и обо мне попросту забыли.

Но после того, как неожиданно в Эгейском море появилась русская эскадра, захватила Константинополь и пленила султана, события на русском направлении начали развиваться с бешеной скоростью. Вот так бывает. Засыпаешь в одном мире, тихом и размеренном, а просыпаешься совершенно в другом, кипящем событиями и буйном, словно Бедлам.

Как ни странно, первые месяцы ко мне никто не обращался. И только две недели назад на мое имя в посольство пришла телеграмма от государственного секретаря Уиллиама Эвертса. Мистер Эвертс предписывал мне немедленно бросить все дела в Петербурге и отправиться в Константинополь, чтобы проверить – в каком состоянии переговоры, которые ведет там бывший президент Грант. Мне было поручено – в зависимости от сложившейся ситуации – самому провести переговоры с этим таинственным адмиралом Ларионовым и его канцлером Тамбовцевым.

Конечно, мне не очень хотелось покидать тихий и уютный Петербург, ставший моим вторым домом. Но что ж поделаешь – такова судьба дипломата. К тому же, в отличие от многих моих иностранных коллег, мне не приходилось жаловаться на отношение к моему государству русских властей. Суровый взгляд нового русского монарха, резкое мужицкое слово, и вот уже австрийский император в Вене или французский президент в Париже ведрами пьют валерьянку, чтобы избавиться от кошмара – русских полков, переходящих границы их страны.

В отношении меня ничего подобного не было. Ведь, в отличие от Австро-Венгрии, Франции или той же Британии, Соединенные Североамериканские Штаты поддерживали с Российской империей неизменно дружеские отношения. Тогда, отправляясь в Константинополь, я, наивный, даже не предполагал, что все может быть иначе. Тогда я считал абсолютно лишенным смысла возможный конфликт двух крупнейших держав мира, расположенных по разные стороны Земли и не имеющих никаких взаимно пересекающихся интересов. Тогда я считал, что мы, североамериканцы, живем на своей половине мира, русские – на своей, и нам абсолютно нечего делить. Примерно с таким радостным настроением я и отправился в путь.