Девушки в синих штанах с деловым видом ходили по трассе, зарисовывали выходы коренных пород, отмечали обвалы. Бурмастера превратились в носильщиков, таскали следом за девушками рюкзаки с образцами пород. Потом геологи, гидрогеологи и старший геолог писали пространные пояснительные записки о флювиогляциальных и аллювиальных отложениях, о верхнем и среднем карбоне и о всякой прочей премудрости, которая никому не была нужна и которую никто не читал.

И мне с моими геодезическими инструментами тем более делать было нечего.

Возвращаюсь к своему прибытию в деревушку Лентьево Сычевского района. Вот что мне рассказал наш геолог Сергей Григорьевич Овсеенко:

— От нашей прежней бурпартии остались лишь два геолога — он и Синяков Николай Петрович, да несколько бурмастеров и коллекторов, все остальные были направлены куда-то в другой район. Зато к нам влилось несколько работников треста Спецгео во главе со старшим геологом Лущихиным Николаем Николаевичем. Их-то как раз и назвал Сашка «крокодилами».

Отличительным признаком всех их — мужчин и женщин — служили синие штаны — источник массы трагикомических недоразумений с местными жителями. Крокодилов постоянно принимали за немецких парашютистов, которых тогда искали везде и всюду.

В отсутствие Николая Владимировича Лущихин сделался начальником. Тогда партия помещалась возле Андреевского.

Вдруг прилетела весть: немцы высадили танковый десант и приближаются.

В распоряжении Лущихина имелся один грузовик, на который можно было посадить всех работников бурпартии. Но Лущихин поступил иначе: он погрузил только работников Спецгео — их было 9 человек, их личные вещи, лабораторное оборудование, продукты, и тайком от бурмастеров и коллекторов выехал за 40 км в тыл, в Лентьево, посадив по дороге возвращающихся с работы Овсеенко и Синякова. Впоследствии оба они горько раскаивались, что согласились присоединиться к беглецам.

В этот-то момент и прибыл в Андреевское Николай Владимирович со всеми нами, и мы встретили Сашку, шедшего искать убежавших крокодилов.

К счастью, танковый десант оказался уткой, отражением слухов о Ярцевском десанте, случившемся за 120 км от Андреевского. Районные власти вернулись и приступили к своим служебным обязанностям.

Николай Владимирович немедленно послал машину за брошенными людьми и за вещами Овсеенко и Синякова. Решено было остановиться в Лентьеве, так как в Андреевском делать было нечего. Впрочем, и в Лентьеве тоже приходилось выдумывать работу.

А что, если бы на самом деле немцы выкинули десант? Тогда людей попросту предали бы в руки врагов.

На следующее утро Николай Владимирович повел меня представлять Лущихину.

— Подождите на крыльце, — сказал он, входя в дом, где помещались спецгеовцы. Сквозь открытое окно я увидел полную комнату людей в синих штанах и вдруг услышал резкий гнусавый голос:

— Когда мне понадобится топограф, я позову.

Николай Владимирович вышел на крыльцо и сказал мне:

— Вы пока свободны.

Вот так так! В Главгидрострое в разные времена я имел дело с тремя старшими геологами — А. А. Федотовым, С. Г. Соколовым и В. В. Сахаровым. Все трое были высококультурные, живые, порядочные люди, были просто старшими товарищами. А этот каков? Даже видеть меня не пожелал. Я очень обиделся.

Несколько дней я валялся на сеновале, сквозь решетку наблюдая, как в ста шагах от меня копают противотанковый ров. Мое невольное безделье рядом с таким беззаветным и тяжким трудом крайне меня удручало. Синяков и Овсеенко с утра уходили на геологическую съемку, а три цементатора, приехавшие одновременно со мной, тоже ничего не делали.

Ежедневно в 6 вечера мы вчетвером отправлялись за сводками Информбюро в соседнюю деревню Свиноройку, где помещался штаб участка.

Сводки эти были очень краткие, а за этой лаконичностью никак нельзя было разгадать — что же происходит на фронтах. Появились новые ошеломляющие направления — Гомельское и Смоленское. А ведь именно в эти дни на Западном фронте немецкое наступление приостановилось, но мы даже не догадывались об этом.

Лежа на сеновале, я многое передумал. В Сычевке мне посчастливилось купить «Хаджи-Мурата» Л. Толстого.

Я всегда очень любил эту повесть, а тут в обстановке начала второго месяца войны она произвела на меня особенное впечатление. Почему погиб Хаджи-Мурат? Он погиб потому, что совершил самое тяжкое преступление, какое можно только совершить, — он изменил Родине и перешел на сторону врагов. Да, у него были раздоры с Шамилем, который его оскорблял и обижал, ему грозила тюрьма. И все-таки он ни при каких обстоятельствах не должен был переходить на сторону врагов своего народа.

С такими мыслями я прошел через всю войну.

Дней через пять я, наконец, был вызван к Лущихину.

Передо мной стоял высокий человек в синих штанах, лет под пятьдесят; лицо его было длинное, с дряблой кожей, прозрачно-белесые глаза глядели куда-то мимо меня. Все гласные звуки он тянул медленно, совершенно одинаково, как в английском языке произносится «а» в слове that, да еще шепелявил. Он не только не подал мне руки, но и не поздоровался со мной.

— Марья Федоровна вам все объяснит.

И он показал на одну из девиц в синих штанах, единственную не полногрудую, а наоборот, весьма тощую.

Так началась моя работа. Раза два в неделю я выезжал на автомашине с одним из синештанных геологов, выполняя разные глазомерные съемки каменных и гравийных карьеров, чертил схемы и в общем был загружен на 25 %. Мои геодезические инструменты покоились в сарае.

Из начальника топографического отряда я превратился в рядового подсобного работника, вроде коллектора. Это сильно задевало мое самолюбие, но я утешал себя тем, что в военное время нельзя думать о личном.

Спецгеовцы внесли совершенно новый дух в нашу бурпартию. До войны они привыкли заниматься секретной работой и теперь все время подчеркивали особую секретность и наших нынешних занятий, и прежняя обстановка дружбы теперь сменилась строгой официальностью.

Лущихин считался крупным ученым или, вернее, мнил себя таковым. Он держал себя крайне гордо и высокомерно, остальные спецгеовцы во всем ему подражали. Они кичились голубиной незапятнанностью своих анкет — вот им доверяют секретность, а нам не доверяют, они пролетарского происхождения, а у нас, просто ужас, — бывшие заключенные, да еще по какой статье! — даже страшно выговорить, да еще бывший князь… Один наш молодой геолог Синяков был ими признан заслуживающим доверия.

Отсюда началось разделение в бурпартии на два лагеря. Мы — черномазые — крепко держались за Николая Владимировича Альшанского, который был хоть и порядочным человеком, но с характером.

Столкновения между ним и Лущихиным казались неизбежными.

Начальство наше — геологическая экспедиция Главгидростроя — помещалось во Ржеве. Во главе экспедиции стояла Елена Константиновна Козловская, женщина весьма энергичная, но имевшая много врагов. И Николай Владимирович и я давно и хорошо знали ее еще по каналу Москва-Волга и по Куйбышеву. Ее называли у нас «царица Тинатина».