Графу N, Даунинг-стрит или в любом другом месте.

Епископ Барчестерский скончался.

Депешу отправил преподобный Септимий Хардинг”.

— Вот,— сказал он.— Отнесите это на станционный телеграф. Возможно, они попросят вас переписать депешу на форменный бланк. И больше от вас ничего не потребуется. Да, нужно еще будет заплатить полкроны,— пошарив в кармане, архидьякон достал названную монету.

Мистер Хардинг почувствовал себя рассыльным и невольно подумал, что обязанность эту на него возложили в не слишком подобающее время; однако он промолчал и взял листок и деньги.

— Но вы поставили в депеше мое имя, архидьякон?

— Да. Она должна быть подписана духовной особой, а кто больше подходит для этого, чем вы, старейший друг покойного? Впрочем, граф не станет смотреть на подпись... поторопитесь, дорогой мистер Хардинг!

Мистер Хардинг на пути к станции достиг уже двери библиотеки, как вдруг вспомнил, с каким известием он входил в спальню бедного епископа. Но та минута показалась ему слишком торжественной и неподходящей для суетных новостей, а потом они на время и вовсе изгладились из его памяти.

— Ах да, архидьякон,— сказал он, обернувшись. Я ведь забыл сообщить вам, что кабинет пал.

— Пал?! — воскликнул архидьякон, не сумев скрыть своего отчаяния и растерянности, хотя и попытался тотчас взять себя в руки.— Пал? Откуда вы это узнали?

Мистер Хардинг объяснил, что об этом сообщили по телеграфу, а ему сказал мистер Чэдуик, с которым он встретился у дверей дворца.

Архидьякон задумался, и мистер Хардинг молча ждал.

— Ничего,— сказал наконец архидьякон.— Депешу все-таки пошлите. Кого-то надо известить об этом, а пока нет другого, кому можно было бы адресовать депешу. Поспешите, дорогой друг. Вы знаете, я не стал бы затруднять вас, если бы был в силах сделать это сам. А несколько минут могут изменить многое.

Мистер Хардинг ушел и отправил депешу; нам, пожалуй, стоит проследить за ее судьбой. Через тридцать минут она была подана графу N в его библиотеке. Какие вдохновенные письма, красноречивые призывы, негодующие протесты мог он обдумывать в подобную минуту — это можно вообразить, но не описать! Как он готовил громы против своих победивших соперников, стоя спиной к камину и заложив руки в карманы в позе, достойной английского пэра, как лоб его пылал гневом, а глаза метали молнии патриотизма, как он топнул ногой при мысли о своих неповоротливых помощниках, как он чуть было не разразился проклятиями, вспомнив чрезмерную самоуверенность одного из них,— пусть все это нарисует пылкая фантазия моих читателей. Но было ли это? История и истина вынуждают меня ответить: “Нет!” Он удобно сидел в покойном кресле, проглядывая программу ньюмаркетских скачек, а рядом на столике лежал открытый, но еще не разрезанный французский роман.

Он вскрыл депешу, прочел ее, написал на обороте конверта: “Графу NN с поклоном от графа N” — и отослал ее дальше.

Так епископский сан ускользнул от нашего злополучного друга.

Газеты наперебой указывали, кто будет новым барчестерским епископом. “Британская бабушка” объявила, что из уважения к прошлому кабинету епархию получит доктор Гвинн. Для доктора Грантли это было тяжким ударом, но судьба его пощадила: предназначавшийся ему сан не был отдан его другу. “Благочестивый англиканец” отстаивал права прославленного лондонского проповедника, защитника самых строгих доктрин, а “Западное полушарие”, вечерняя газета, слывшая весьма осведомленной, называла почтенного натуралиста, чрезвычайно эрудированного во всем, что касалось горных пород и минералов, но, по мнению многих, совершенно не осведомленного в тонкостях богословских доктрин. “Юпитер” — как нам всем известно, единственный источник абсолютно достоверной информации по всем вопросам — нарушил молчание не сразу. Затем, обсудив достоинства всех вышеупомянутых кандидатов и без особой почтительности сбросив их со счета, “Юпитер” объявил, что епископом будет доктор Прауди.

И епископом стал доктор Прауди. Ровно через месяц после кончины преосвященного Грантли доктор Прауди поцеловал руку королевы в качестве его преемника.

Мы просим разрешения не приподнимать завесы над терзаниями архидьякона, угрюмо и печально сидевшего в кабинете своего дома в Пламстеде. На другой день после отсылки депеши он узнал, что граф NN дал согласие сформировать кабинет, и понял, что у него нет больше никаких надежд. Многие, конечно, осудят его за то, что он горевал из-за потери епископской власти, за то, что он желал ее — нет, даже думал о ней, да еще в такое время.

Признаюсь, я не разделяю этого осуждения. Nolo episcopari[8], хотя еще и в ходу, настолько противоречит всем естественным человеческим устремлениям, что не может отражать истинных взглядов англиканских священников, восходящих по иерархической лестнице. Юристу не грех желать судейского сана и добиваться его всеми честными способами. Честолюбие молодого дипломата, мечтающего стать послом, похвально, а бедный романист, стремясь сравняться с Диккенсом и стать выше Фитцджимса, не совершает ничего дурного, хотя, быть может, он и глуп. Сидней Смит справедливо говорил, что в наши дни малодушия от младшего священника трудно ждать величия святого Павла. Если мы будем требовать от наших священников нечеловеческой Добродетели, мы научимся только презирать их, и вряд ли сделаем их чище духом, отнимая у них право на обыкновенные человеческие надежды.

Наш архидьякон был суетен — а кто из нас не суетен? Он был честолюбив — а кто из нас устыдится признаться в этом “последнем недуге благородных умов”? Он был алчен, скажут мои читатели. Нет,— он хотел стать епископом Барчестера не из любви к презренному металлу. Он был единственным сыном и унаследовал все богатство отца. Его бенефиций приносил ему в год почти три тысячи фунтов, а епископы после реформ Церковной комиссии получали только пять. Как архидьякон он был богаче епископа. Но он хотел играть первую скрипку, он хотел заседать в палате лордов, и он хотел (говоря откровенно), чтобы его преподобные братья называли его милордом.

Однако были его желания греховными или нет, они не осуществились. Епископом Барчестера стал доктор Прауди.

Вряд ли стоит подробно рассказывать здесь историю жизни мистера Хардинга до начала этого повествования. Публика еще помнит, как тяжко подействовали на этого щепетильнейшего человека нападки “Юпитера” по поводу содержания, которое он получал как смотритель Хайремской богадельни города Барчестера. Не забыла она и иска, который в этой связи был вчинен ему по настоянию мистера Джона Болда, женившегося потом на его младшей дочери. Не выдержав этих нападок, мистер Хардинг, вопреки настойчивым советам друзей и своего поверенного, отказался от должности смотрителя и остался лишь священником маленького городского прихода Св. Катберта, а также регентом собора — благодаря завещанию Хайрема жалованье регента прежде представляло собой лишь скромное дополнение к содержанию смотрителя вышеупомянутой богадельни.