— Конечно, рыбки поймать неплохо, — Мирек мечтательно откинулся на спину. — А я верю, хлопцы, вернутся лодки на воскресенье…

Старое русло больше походило на слияние двух речек, и вокруг бугра, отделявшего стрежень от старицы, крутились водовороты. Впереди, чуть ниже по течению, торчали массивные быки взорванного железнодорожного моста, а за береговым срезом начинался широкий плёс старицы с протоками, живописными обрывами и песчаными косами, местами выступавшими из воды.

Едва свернув с течения и миновав первый обрыв, ребята приткнули лодку к песчаной отмели и выбрались на берег. Ярко сразу начал устраиваться, а Мирек и Сашка, развернув бредень, с усердием проелозили протоку. Однако ловля не задалась, и им попалось всего два небольших щурёнка. Ярко, прилаживавший котелок над костром, недовольно бурчал, но Сашка не разделял его сетований. Он считал, что если бредень чуть больше растянутых штанов, то и этот улов неплох.

Тем временем Ярко, не переставая ворчать, достал из «сидора» кулёчек с солью и, отмерив ровно три щепотки, принялся важно помешивать в котелке ложкой. Костерок разгорелся, давая ровное тепло, и вода в котелке довольно быстро закипела. Варево вкусно булькало и выпускало на поверхность серые пузырьки. Время от времени Ярко отгонял пену от края, зачерпывал уху, долго дул на неё и сосредоточенно пробовал, чмокая и жмурясь.

Мирек задумчиво глядел на пляшущие языки пламени, с треском разбрасывавшие по траве пепельные угольки, а Сашка щурился поверх огня, забавляясь тем, как в тёплых струйках волнуются и плывут очертания обрыва. Ему даже массивный бетонный бык, грузно осевший в воду, вдруг показался похожим на замковую башню, и Сашка, почему-то вспомнив плотный разнобой крыш старого города, спросил:

— А что, в замке разве только один подземный ход?

— Почему один? — Мирек отодвинулся от костра. — Говорят, ещё есть.

— Готова! — Ярко бросил ложку в траву и, подхватив палкой котелок, снял с огня. — Налетай!

Мирек первым попробовал Яркиного варева и смешно затряс головой, вытягивая язык в трубочку.

— От чёрт, горячо как! — Он отложил ложку и вдруг весело рассмеялся. — Во, пока не обжёгся, не вспомнил!

— Что вспомнил? — держа ложку наготове, спросил Сашка.

— Да где ещё подземный ход поискать можно.

— Так, кроме замка, вроде негде, — удивился Сашка.

— Не скажи, — покачал головой Мирек. — У нас в Старом городе везде хода. Говорят, можно даже в соседнее село пройти, а может, и не в одно.

— Кто говорит? — быстро спросил Сашка.

— А вы що одни тут таки дурновати? — Ярко, сосредоточенно хлебавший уху, на секунду прервался. — Е таки, що по печках шарят, а е и таки, що в стари пидвалы лазят.

— А в подвал-то зачем? — удивился Сашка.

— Ну, знаешь, Сашко, подвал подвалу рознь. — Мирек снова попробовал уху, проверяя, не остыла ли, и пояснил: — Тут же при Польше как было? Дом. На первом этаже магазин, на втором квартира хозяина, а в подвалах склады. Понимаешь теперь?

— Нет, — покачал головой Сашка. — То, что тут до войны капитализм был, ясно, но зачем в подвал лазить?

— Во дурной! — Глядя на Ярку, Мирек показал на Сашку. — Нет, ты видел? Никак не второпает.

— Да что я должен второпать? — рассердился Сашка.

— А то, — взялся пояснять Мирек, — что если дом разбомбило, то подвал всё равно целый, и что там было, так там и лежит. Надо только найти.

Внезапно Ярко опустил ложку и приподнялся.

— Да кончайте вы про свои скарбы… Дывыться!

Откуда-то из-за обрыва донеслось ритмичное попыхивание, как будто там сопел неизвестно как попавший в реку паровоз. Потом от мостовых быков эхом отлетела короткая фистула гудка, и Сашка завертелся на месте, ему показалось, что на той стороне вот-вот появится маневровая «овечка» или ремонтный поезд.

— Эх ты, дурья голова, не туда смотришь! — Мирек дружески пхнул Сашку в бок. — За мост смотри, пароход снизу идёт!

— Откуда тут пароход? — Сашка посмотрел на неширокую речку, густо крутившую по стрежню водовороты. — Она что, судоходная?

— А як же! — в первый раз за всё время Ярко свысока посмотрел на Сашку. — До войны знаешь как пароходы ходили, помнишь, Мирек?

— Помню. «Нишава» и «Гдыня», два раза в неделю пассажирский рейс.

Пыхтение на реке усилилось, и из-за обрыва показался металлический нос, нацеленный между быками. Видно, машина с трудом выгребала против течения и, хотя вода прямо кипела под колёсами, пароход еле полз.

Сашка никогда не думал, что такое длинное судно может плыть по такой узкой реке. Низкий, крашенный шаровой краской пароход быстро-быстро шлёпал по воде плицами, пуская вдоль бортов полосы пены. В середине скворечником торчала рулевая рубка, зажатая полукружьями колёсных кожухов. По краю кожуха, как впечатанная, шла надпись «Некрасов».

Пароход был настолько старомоден, что Сашка несколько раз прочитал название. Ему все казалось, что в конце обязательно должен быть закрашенный твёрдый знак. Сидевшие и стоявшие на палубе мужики и бабы смеялись, лузгали семечки, что-то говорили, и весь этот базарный гомон проплывал совсем рядом — в двух-трёх метрах от берега.

Неожиданно стоявший столбом Ярко сорвался с места и побежал почти вровень с рубкой.

— Дядьку, гуднить! Дядьку, гуднить! — кричал Ярко, успевая одновременно подпрыгивать и размахивать руками.

Из квадратного окошечка крошечной рубки высунулась худая усатая физиономия рулевого.

— Ну чого ты так скачешь, чого? Вон який здоровань, а туды ж…

— Так война ж була, дядьку… — Ярко остановился и жалобно улыбнулся.

— Эх, ты, война, — громко передразнил Ярку рулевой. — Здоровый бурмило, а туда же…

Однако в его лице что-то неуловимо изменилось, он потянулся рукой к шнуру, и торчавшая сверху медно-блестящая трубка гудка окуталась облачком пронзительно-белого пара. Близкий гудок резко ударил в уши, Сашка инстинктивно пригнулся и вдруг увидел, что корма парохода стремительно идёт под самый берег.

Не вписавшись в очередной изгиб, причальный брус слегка зацепил откос, глинистая глыба с шумом плюхнула в воду, и в этот момент один из пассажиров легко спрыгнул с палубы прямо в береговую траву. Пароход скрылся за поворотом, а сошедший с него мужик всё стоял на одном месте, как будто такой способ высадки был самым обычным. Одетый, несмотря на летнее время, в потрёпанный домотканый серяк, он то и дело, как бы умываясь, вытирал ладонью осунувшееся, давно не бритое лицо. Потом, словно очнувшись, повернулся и медленно пошел по берегу к мосту.

Ярко, уже успевший вернуться к лодке, едва мужик поравнялся с ним, поднял голову и поздоровался:

— Добрый день.

— Добры-день, хлопче, — машинально ответил дядька и, остановившись перед протокой, выругался: — Вот пень дурной, куда спрыгнул.