— Тогда все предельно очевидно, — сказал я. — Фукидид нападет на Анаксагора и его друга Перикла. Перикл примется защищать Анаксагора — и свою администрацию.

— А вы?..

— Я не стану вмешиваться. — Ничто не могло поколебать моего решения. — Мое положение здесь весьма шатко, если не сказать большего. Когда консерваторы решат, что пришла пора начать новую войну с Персией, меня приговорят к смерти — если время не опередит ваших политиков.

Я выразительно кашлянул, но потом не смог остановиться. Я действительно нездоров.

— А что будет после вашей смерти? — вдруг очень неучтиво спросил Сократ.

Разинутым ртом я хватал воздух; казалось, прошла вечность, пока мне удалось вдохнуть.

— Прежде всего, меня уже не будет в Афинах.

— Но вы верите, что продолжите существование в другом образе?

Молодого человека искренне заинтересовало, что я об этом думаю, точнее, что думают по этому поводу последователи Зороастра.

— Мы верим, что все души созданы Мудрым Господом при сотворении мира. Значит, они рождены однажды, и только однажды. Хотя на Востоке верят, что душа рождается и умирает, снова рождается и снова умирает в другом образе — и так тысячи и тысячи раз, снова и снова.

— Такого же мнения придерживается Пифагор, — сказал Сократ. — Когда мы с Архелаем были в Самосе, то встретили одного из старейших учеников Пифагора. Он говорил, что его учитель вынес свое учение из Египта.

— Нет, — твердо возразил я, сам не знаю почему, — ведь я ничего не знаю о Пифагоре.

Архелай начал терять терпение:

— Все это прекрасно, почтенный посол, но остается факт: нашего друга арестовали.

— Остается также факт, что люди умирают, — хладнокровно заметил Сократ, — а что происходит или не происходит с живущим в теле сознанием — представляет большой интерес.

— Что нам делать?

Казалось, Архелай сдерживает обуревающие его слезы. В юности он учился у Анаксагора.

— Не стоит спрашивать у меня, — ответил я. — Лучше сходите к стратегу Периклу.

— Мы ходили. Его нет дома. Его нет в доме правительства. Его нет у Аспазии. Он исчез.

В конце концов Архелая удалось выпроводить. Анаксагор же тем временем томится в тюрьме, и на ближайшем собрании Фукидид выступит против него с обвинением. Допускаю, что Перикл возьмет на себя его защиту.

Я сказал «допускаю», потому что сегодня рано утром спартанское войско пересекло границу и вступило в Аттику. Стратег Перикл вывел войска на боевые позиции, и война, которую так долго ожидали, наконец началась.

У меня мало сомнений в ее исходе — Афины проиграют. Демокрит расстроен. Я толкую ему, что не вижу разницы, кто победит. Мир не рухнет. Как ни смотри, между Спартой и Афинами нет больших различий. И спартанцы, и афиняне — греки.

Я объясню тебе, Демокрит, то, чего не успел рассказать твоему другу, когда он спросил, что будет после смерти. Освободившись от тела, душа возвращается к Мудрому Господу. Но сначала она должна пройти по мосту избавления. Те, кто в жизни следовал Истине, пройдут в дом радости и счастья. Кто следовал Лжи — то есть служил брату-близнецу Мудрого Господа, Ахриману, олицетворяющему зло, — окажутся в доме Лжи и испытают всевозможные мучения. В конечном счете, когда Мудрый Господь сокрушит зло, все души станут как одна.

Демокрит хочет знать, зачем Мудрый Господь вначале сотворил Ахримана. Это хороший вопрос, и мой дед ответил на него раз и навсегда. В момент сотворения Мудрый Господь сказал своему брату-близнецу:

— Ни наши мысли, ни наши деяния, ни наше сознание, ни души никогда не придут к согласию.

Демокрит говорит, что это не ответ. А я скажу, что это глубже, чем ответ. Ты недоволен, что я не объяснил, зачем он создал злого брата. Но оба появились одновременно. Кто создал их? Ты очень по-гречески дотошен. Дай мне объяснить.

В момент сотворения было только бесконечное время. Но затем Мудрый Господь решил устроить Ахриману ловушку. Он взялся выделить в бесконечном времени период долгого владычества. Человеческая раса попала туда, как муха в кусок янтаря. Когда этот период закончится, Мудрый Господь повергнет своего брата-близнеца, и весь мрак будет поглощен светом.

Демокрит хочет знать, зачем Мудрому Господу все эти хлопоты. Почему он допустил существование зла? Потому, Демокрит, что у него не было выбора. Ты спрашиваешь, чей же это был выбор? Я потратил жизнь в поисках ответа на этот вопрос, я задавал его Госале, Будде, Конфуцию и многим другим мудрецам на Востоке и в странах, что еще восточнее.

Устраивайся поудобнее, Демокрит. У меня много воспоминаний, и я дам волю своей памяти. Пока мы в этом доме со сквозняками ждем прихода спартанцев, надеюсь, у нас хватит времени. Я начну с самого начала и расскажу тебе все, что знаю о сотворении этого мира, а также и всех других миров. И объясню, почему существует зло и почему оно не существует.

Вначале был огонь. Все сущее казалось охваченным пламенем. Мы выпили священной хаомы, и мир предстал нам вечным и светлым, как само пламя на алтаре.

Бактрия. Мне семь лет. Я стою рядом с моим дедом Зороастром. В одной руке у меня ритуальный пучок прутьев, и я внимательно смотрю, как Зороастр зажигает на алтаре огонь. Когда взошло солнце и пламя ярко разгорелось, маги затянули один из тех гимнов, что передал Зороастру сам Ахурамазда, Мудрый Господь. На тридцатом году жизни мой дед попросил Мудрого Господа указать ему раз и навсегда, как человеку жить праведно и достичь истинного существования. И это чудо случилось.

Мудрый Господь явился Зороастру. Ахурамазда рассказал ему, что именно человек и все человечество должны делать, чтобы очиститься до того, как подойдет к концу время долгого владычества. Поскольку Мудрый Господь огнем осветил путь Истины, которому мы должны следовать, чтобы Ложь не победила нас, Зороастр и те, кто придерживается истинной религии, разжигают священный огонь в месте, куда не проникают солнечные лучи.

Я и сейчас вижу огонь на алтаре, освещающий ряд золотых кувшинов со священной хаомой. Слышу, как маги поют гимн, прославляя Мудрого Господа. Помню ту ноту, на которой они прервали пение, когда с Севера к нам явилась смерть.

Мы пели строки о конце мира: «Когда все люди в один голос громко вознесут мольбу Мудрому Господу, и в это время он подведет итог всему сотворенному им, и у него не останется больше дел…»

Хаома возымела свое действие, моя душа и мое тело стали существовать как бы отдельно друг от друга, и поэтому я не совсем четко помню, что именно произошло. Помню характерную дрожь дедовых рук, когда он в последний раз поднес к губам кувшин с хаомой. Я просто преклонялся перед ним. Да и кто не благоговел перед Зороастром? Он казался мне непомерно высоким. Но я тогда был ребенком. Позднее я понял, что дед был среднего роста и склонен к полноте.