Она наконец подняла на него глаза.

– Боря, ты вообще представляешь, чем я занимаюсь?

…Он слушал, ощущая, как пол уходит из-под ног.

На барахолках, развалах, блошиных рынках Европы она выискивала антикварную бижутерию, вооруженная чутьем, помноженным на знания.

Особенно ей везло на эмаль. Мерцающие, как стрекозиное крылышко, переливы оттенков, нежнейшие цвета – эльфийская красота ар-нуво манила ее. Наташа безошибочно чувствовала, где нужно искать. Так, однажды в наследстве старухи, выставленном на аукцион в крошечном городишке, нашелся неподдельный Рене Лалик: подвеска с крупным радужным опалом и пятью жемчужинами.

Подвеску немедленно приобрела у нее известная галерея. За один день Наташа окупила два года поисков.

На нее работали образование, интуиция и опыт. Иногда вещи, которые она находила, были сломанными, искореженными в жерновах времени. Наташа никогда не пыталась восстановить их – только превратить во что-то иное, новое.

И тут в дело вступал ее талант.

В украшениях, выходивших из ее рук, всегда читалась история. Наташа соединяла несочетаемое: оплетала жемчуг нитками из распущенной веревки, подбирала совиные перья к редкому халцедону, на золотую цепочку нанизывала дырявые копеечные монеты – и получалась уникальная вещь. На творения Симоновой записывались в очередь. Ее знали коллекционеры антиквариата и любители бижутерии, знали собиратели древностей и завсегдатаи рукодельных форумов.

Она работала медленно. Иногда могла месяцами подбирать недостающую деталь к украшению. Каждый кусочек должен встать на свое место – лишь тогда вещь обретет жизнь и гармонию. В этом было какое-то шаманство. Внутренний Наташин колдун находил себе выход, творя магию из обыденных вещей и старинных украшений.

Борис попытался склеить расползающуюся на куски реальность.

Она все придумала! Выдала желаемое за действительное!

Он схватился за это объяснение, постаравшись забыть о том, что никогда в жизни не ловил жену на вранье.

– …Что ж ты, такая успешная, в коммуналке ютилась? – выдавил он.

– Я очень люблю старую Москву, – спокойно сказала Наташа. – Эта комнатка – память о маме с папой. Квартиру в Кунцево я сдаю.

– В Кунцево?

Она кивнула.

Борис вцепился в стол. Кунцево! Да, она раз в месяц ездила туда по каким-то делам, которыми он никогда не интересовался.

– У тебя даже счета в банке нет!

– Отчего же, есть. Только не в российском.

– У тебя рыдван столетний!

– Был.

Борис бросил взгляд за окно, где черный «Туарег» возвышался как памятник его куриной слепоте. Из глубины до смерти уязвленной души вырвался вопль:

– Ты не можешь этой рукодельной хренью зарабатывать столько же, сколько я!

Кажется, ему удалось удивить ее. Наташа отодвинула тарелку с яичницей и озадаченно уставилась на него.

– Конечно нет. Я зарабатываю больше.

Помолчала и добавила:

– Это что-то меняет в наших отношениях?

Борис схватился за голову и застонал.

– Я думала, ты навел обо мне справки перед свадьбой. Поэтому и предложил договор. Ты ведь очень… предусмотрительный.

Борис даже засмеялся. Договор! Да, он хотел оградить себя от жадности нищей московской девочки. Прелестной птички не от мира сего.

Нищей?

Не от мира сего?

Это она ограждала себя.

К двадцати четырем годам она имела то, что он смог получить только сейчас.

– Почему ты мне не рассказывала?!

Наташа пожала плечами.

– Не хотела навязываться. Тебя не интересует моя работа, я видела.

– Черт, я не о работе!..

Борис осекся, заметив ее непонимающий взгляд.

Для нее было важно лишь ее дело. Деньги – постольку, поскольку они давали свободу выбора.

А для него деньги были мерилом достижений. Полновесной гирей на весах успешности.

Черный джип вызывающе скалился решеткой радиатора. Борис резко отвернулся от окна. Она даже «Туарег» купила не потому, что престижно, а потому, что он высокий! «У Сони ямы возле дома…»

Куски расползались, и Борис не в силах был соединить их. Картина его семейной жизни превратилась в чертов пазл. Который, как выяснилось, все это время он собирал неправильно.

И еще гордился собой, кретин…

Пес с ними, с деньгами! Он был в силах переварить и принять, что жена зарабатывает больше. Но в их браке он мог играть только ту роль, которую сам для себя выбрал.

Он-то, идиот, видел себя спасителем! Принцем, вытащившим сероглазую принцессу из коммунальной башни. Принцесса была сиротка, неприспособленная к жизни. Их брак строился на ее любви и благодарности.

А теперь выясняется, что ему нечем гордиться. Не он спас принцессу, а она снизошла до него из своей маленькой башни, в которой обитала только из ностальгических соображений.

Борис вдруг понял со всей очевидностью, что жена все это время немножко жалела его.

– Наташа… – хрипло спросил он. – А почему ты вообще вышла за меня замуж?

Наташа органически не умела врать.

– В порядке эксперимента, – грустно сказала она.

Через месяц они развелись.

Эксперимент провалился.

Да, именно так она и сказала – «объясниться».

– Доброе утро! – Маша постаралась скрыть растерянность. Что еще за объяснения?

Наташа Симонова подняла ворот куртки и поежилась.

Рассматривая девушку, Маша по привычке подбирала ей место в какой-нибудь истории. Если Яна – Маленькая разбойница из «Снежной королевы», то Наташа, пожалуй, русалка. Не та, что рвалась на землю, а одна из ее сестер, беззвучно скользящих в морских глубинах. Чистое лицо, бледные губы… Но дело даже не в чертах, а в этой легкой отрешенности взгляда.

И еще – в полном отсутствии стремления нравиться. Этой девушке, определенно, было все равно, что о ней подумают.

Словно опровергая ее последнее заключение, Наташа проговорила:

– Я чувствую себя очень неловко. Мне кажется, вчера я всех обидела своими словами.

Она зачем-то прижала пальцы к уху и прищурилась. Выглядело это странно.

Парусник качнуло, и Маша ухватилась за фальшборт.

– Не то чтобы обидели, – пробормотала она. – Скорее, озадачили.

Девушка понимающе кивнула.

– Не стоило этого говорить. Но мне так трудно обманывать… Не понимаю, когда это оправдано.

Маша нахмурилась. Что-то смутило ее в последней фразе.