Однажды вечером я запаслась камнями и, как только раздались шорох кустов и тихий стук в окно, швырнула наугад несколько. Один из камней попал в цель, потому что мужчина, а это был голос взрослого мужчины, ойкнул, выматерился и поспешно ушел. Вера распахнула окно и несколько секунд смотрела в темноту. Я ликовала: хотя бы раз она осталась со мной.

Безумие, творившееся в Гордееве в девяносто девятом, было заразным. Оно проникало в головы горожан и выплескивалось вспышками ненависти. Меня оно тоже отравило. Я поняла это, когда убила кабаргу.

В тот день мать отпустила меня с рынка пораньше, чтобы я приготовила ужин. Я возвращалась домой по безлюдным улицам. Пелена дыма стала такой плотной, что очертания домов и дорог терялись в нем, как в тумане. Чудовищный жар от едва различимого солнца пробивался сквозь пелену, по лбу и телу стекали ручейки пота. Пепел забивался в горло.

Во дворе за составленными вместе двумя столами, на притащенных из дома разномастных стульях сидели мужики, бухая дворовая компания. Пришлось обойти их, чтобы не привязались с разговорами.

Я чистила картошку на кухне и смотрела телевизор, когда со двора послышались крики.

– Давай-давай!

– Загоняй на меня!

– Заходи слева, гони ее от гаражей!

Я выглянула на улицу и увидела, как во дворе между пятиэтажек мечется обезумевшая кабарга. С одной стороны ей не давали убежать гаражи, с другой – пьяные мужики. Они наступали на олениху, расставив руки.

– А-ар-ргх! Уходит, уходит!

– Камнем ее!

В кабаргу полетели камни. Она заметалась. Пыталась запрыгнуть на гараж, отталкиваясь от горы старых шин, но не получалось. Снова и снова кабарга ударялась головой о крышу, падала, вскакивала и карабкалась на покрышки. Силы у нее закончились, и она замерла, прислонилась к жестяной двери гаража, выкрашенного серебрянкой. Мужики подходили ближе.

Внезапно кабарга повернула голову и посмотрела в мою сторону – я наблюдала с балкона на втором этаже. Она дрожала. Она была в ужасе. В ту же секунду я закричала:

– Стойте, вы ее пугаете! Отойдите, уроды!!!

Но оглушенные спиртом и охотой мужики не услышали.

Кабарга подпрыгнула вверх, снова ударилась об острый жестяной край и беспомощно припала к земле. Я сорвалась в зал, нырнула под диван и достала оттуда коробку с ружьем. С трудом вытащила его, сгребла несколько патронов.

Выскочила в пахнущий дымом и вареной картошкой подъезд, на ходу переворачивая ружье блестящим брюхом кверху. На площадке остановилась – заело кнопку патронника. Я боролась с ней, потом с трудом втолкнула патрон, ломая ногти. Навстречу поднимались соседи с пятого этажа, мать с младенцем на руках. Увидев меня с ружьем, женщина замерла, прислонившись к обшарпанной стене. Она прижала головку младенца к себе, смотрела без страха, но растерянно.

– Не бойтесь, – сказала я.

Мои дрожащие руки наконец справились с патроном, он щелкнул, скрываясь в металлическом животе ружья. Остальные патроны попадали на пол, пока я вставляла первый. Я отшвырнула их ногой, загоняя в угол, и бросилась вниз, во двор.

Мужики подобрались ближе к кабарге. Они все еще не схватили ее, хотя оленек была крошечной, ростом чуть выше коленей. Клыков, какие бывают у самцов, у нее не было.

– Пошли вон отсюда! – крикнула я.

Они опять не услышали. Зато зрители, высунувшиеся из каждого окна обоих домов, завизжали и стали захлопывать окна.

– Разойдись, пристрелю! – хрипло заорала я.

Мужики, а их было пятеро, обернулись. Майки, трико с вытянутыми коленями. Небритые морды дико вытянулись при виде девочки с ружьем. Перекошенные лица казались одинаковыми, как у близнецов, хотя возраста они были разного.

– Ты че, мля, рехнулась?

Они жутко матерились, но ружье напугало их. Я переводила дуло с одного на другого. Передернула затвор. Они попятились от меня и оленька.

Кабарга была свободна, но не уходила. Слезы оставляли дорожки в шерсти. Правый бок сильно подпален. Я взглянула ей в глаза и услышала треск горящих веток, гул огня, стон падающих деревьев. Раскаленный воздух несся со смертельной силой, вслед за ним хлестали огненные реки. В огненном потоке гибли медведи, харзы, высокое пламя доставало птиц, летевших к спасительной воде. Кабарга бросила оленят и бежала из огненной бури несколько дней, пока не вышла в город.

Я вскинула ружье на плечо, мушка никак не находилась, руки дрожали. Ветром принесло пепел, от него глаза залило слезами, и я нажала на курок наугад. Отдачей меня откинуло назад. Не знаю, сколько времени я пролежала на спине, откашливаясь и корчась от боли в плече. Босые ноги елозили по сухой и пыльной дворовой траве. Постепенно мир стал четче. Я приподнялась на руке, огляделась. Зрители снова торчали из всех окон. Ружье валялось в метре от меня, а у гаража лежала неподвижная серая шерстяная куча.

Мужики опасливо подходили ближе. Их отрезвил выстрел, они обрели лица и голоса. Соседи по дому.

– Ты как?

– Вставай. – Один подал мне руку, но я, повиснув на ней, бессильно опустилась обратно в пыль.

– Ты чего сорвалась-то? – Он присел на корточки возле меня.

– Это же Сашка, Валерки Никифорова дочка!

– И ружье его.

Я перевалилась на живот, искупав в пыли нос и щеку, поднялась на четвереньки. Все отступили на шаг. Помогая себе руками, встала. Голова кружится, но сознание ясное. Переступила через ружье, подошла к кабарге и опустилась на колени. Она еще дышала, под ней разливалось бурое пятно. В боку – страшная развороченная рана, из нее каплями сочились остатки крови. Кровь подобралась к моим голым ногам, испачкав колени. Только сейчас я поняла, что выбежала из дома в трусах и футболке, хорошо хоть длинной.

Кабарга вздохнула в последний раз, потом вздрогнула всем телом и замерла. Я опустила ее веки, немного подержала, чувствуя тепло уже мертвого животного, убрала пальцы.

– Прости меня.

Я оглянулась. Зрители были на месте, хоть и молчали. Справа полыхнуло – это Вера выпрыгнула из своего окна на первом этаже. Она подлетела огненным ураганом, подхватила меня под руки, стала оттаскивать от оленька, но я отбивалась. Так мы, перемазанные кровью, толкались, пока рассудок не вернулся ко мне. Я свалилась на колени перед кабаргой и заплакала.

– Идем, идем, хватит, – повторяла за спиной Вера.

Она схватила меня за руку и потянула. Я встала, хрипло попросила:

– Возьми ружье.

Вера со второй попытки подняла его – оно было очень тяжелым, – неловко обхватила обеими руками и несла дулом вперед. Я шла за ней, но развернулась и бросилась обратно к кабарге.

– Идем отсюда, – позвала Вера.

– Надо ее забрать, – ответила я.