— Стало быть, инфекция воздушно-капельная, — уточнил Кальвин.

— Об этом мне самому следовало бы подумать в первую очередь, — признал Джек. Он раскрыл легкие вдоль сделанных разрезов.

— Как вы видите, здесь имеется лобарная пневмония — вот опеченение, но есть и очаги некроза, и мне кажется, что в них начинается образование полостей. Проживи пациент несколько дольше, в его легких сформировались бы абсцессы.

Кальвин присвистнул.

— И все это на фоне введения огромных доз антибиотиков внутривенно.

— Да, это настораживает, — согласился Джек, осторожно уложив легкие обратно в чан. Степлтону очень не хотелось распространять по залу неизвестную, но очень опасную инфекцию.

Следующим органом была печень.

— Тот же самый процесс, — произнес Джек, проведя пальцем по поверхности разреза, где были видны признаки формирования абсцесса, — хотя и не столь распространенный, как в легких.

Убрав печень, Джек извлек из чана селезенку — опять то же самое: весь орган был поражен некрозом.

— Картина обрисована достаточно, — сказал Джек, убирая вслед за печенью и селезенку. — Подождем, что покажет микроскопия, но мне кажется, окончательный ответ даст лаборатория.

— Каковы ваши соображения? — спросил Кальвин. Джек коротко рассмеялся.

— Соображениям еще только предстоит появиться на свет. Нет ничего патогномоничного. Можно, конечно, погадать, основываясь на молниеносности процесса.

— Ну, вундеркинд, каков все-таки дифференциальный диагноз? Смелее!

— М-м-м, — замялся Джек, — вы ставите меня в трудное положение. Ну ладно, я скажу вам, что пришло мне в голову. Во-первых, я не думаю, что это псевдомонас, как решили в госпитале. Уж очень агрессивной оказалась инфекция. Это может быть что-то атипичное, вроде стрептококка А или стафилококка, вызвавшего септический шок. Но я склонен сомневаться и в этом, так как при окраске по Граму выявлены бациллы. Так что скорее всего это либо туляремия, либо чума.

— Ого! — воскликнул Кальвин. — Вы начали с экзотики у больного с госпитальной инфекцией. Вы не знаете пословицу: когда слышишь топот копыт, подумай сначала о лошадях, а уж потом о зебрах.

— Я сказал вам о том, что пришло мне в голову. Просто стараюсь не зацикливаться. Это же дифференциальный диагноз.

— Ладно, ладно, — примирительно произнес Кальвин. — Это все?

— Нет, не все. Я не могу отмести возможность неточной лабораторной диагностики. Если это грам-отрицательная флора, то, может быть, причина — менингококковая инфекция. Нельзя исключить лихорадку Скалистых гор и гантавирус. Возможно поражение вирусом Эбола. Об этом говорят массивные кровоизлияния.

— Стоп, стоп, а то вы сейчас улетите в стратосферу, — остановил Джека Кальвин. — Давайте спустимся на грешную землю. Какой из этих диагнозов, на ваш взгляд, наиболее вероятен?

Джек поцокал языком. Все происходящее слишком сильно напоминало экзамен в медицинском колледже, когда профессор горит желанием утопить строптивого студента.

— Чума, — заявил Степлтон остолбеневшим коллегам.

— Чума? — Удивление Кальвина перешло в возмущение. — В марте? В Нью-Йорке? У стационарного больного? Вы в своем уме?

— Вы просили выдать вам один диагноз. Пожалуйста. Я не учитываю вероятности, мое дело — морфология.

— Другие эпидемиологические аспекты вы тоже не учли? — В голосе Вашингтона теперь звучало снисхождение. Он рассмеялся. — Чему вас только учили в вашем чикагском захолустье? — Кальвин обращался больше к коллегам, нежели к Джеку.

— В этом случае слишком много неизвестного, чтобы отвлекаться на несущественные мелочи, — стоял на своем Джек. — Я не был в госпитале и дома у больного. Не видел подохших животных, которые могли у него быть. Я не знаю, где бывал покойный и с кем контактировал. В подтверждение диагноза могу сказать, что вокруг полно крыс.

На мгновение в прозекторской воцарилось гробовое молчание. Лори и Чет прикусили языки, чувствуя неловкость от тона Джека и в особенности зная взрывной характер Кальвина.

— Дельное замечание, — произнес наконец Вашингтон. — Вы ловко вывернулись, надо отдать вам должное. Видимо, этому тоже учат на Среднем Западе.

Лори и Чет нервно рассмеялись.

— Ладно, умник, — продолжал Кальвин. — Сколько вы поставите на свой диагноз?

— Я и не знал, что здесь принято делать ставки на диагнозы, — заявил Джек.

— Нет, — возразил Кальвин, — здесь это не принято, но давайте начнем, чума того стоит. Как насчет десяти долларов?

— Такие деньги у меня найдутся, — ответил Степлтон.

— Вот и отлично, — произнес Кальвин. — Ладно, с этим покончили. Так где у нас Поль Плоджет и огнестрельное ранение из Торгового центра?

— На шестом столе, — ответила Лори.

Кальвин неуклюже двинулся к шестому столу, и все трое проводили его взглядами. Первой нарушила молчание Лори.

— Зачем вы его провоцируете? — спросила она Джека. — Я вас не понимаю. Вы сами себе усложняете жизнь.

— Я просто не смог сдержаться, — запальчиво ответил Джек. — А потом, это он меня провоцировал.

— Да, но он — шеф, и это его прерогатива, — заметил Чет. — Да и с чумой ты, пожалуй, слишком круто завернул. Держу пари, диагноз не подтвердится.

— Ты так уверен? — взвился на дыбы Джек. — Посмотри на кончики пальцев рук и ног покойного. Ты помнишь, как называли чуму в Европе в восемнадцатом веке? Черная смерть. Вот так-то.

— Тромбозы бывают не только от чумы, — возразил Чет.

— Это верно, — согласился Джек, — потому я чуть было не сказал, что это туляремия.

— Так почему не сказали? — поинтересовалась Лори. На ее взгляд, туляремия была в данном случае так же маловероятна.

— Чума звучит более внушительно, — поддразнил женщину Джек. — Я бы сказал — более драматично.

— Невозможно понять, говорите вы серьезно или шутите, — возмутилась Лори.

— Я и сам-то этого не понимаю, — отшутился Джек. Лори Монтгомери в недоумении покачала головой — дискутировать с Джеком было сущим мучением.

— Так вы закончили с Нодельманом? — спросила она. — Если да, то я дам вам еще один труп.

— Мне осталось осмотреть мозг.

— Тогда работайте, — завершила разговор Лори и направилась к своему столу.

СРЕДА, 9 ЧАСОВ 45 МИНУТ, 20 МАРТА 1996 ГОДА

Резко остановившись, Тереза Хаген взглянула на закрытую дверь «хижины» — так сотрудники называли главный конференц-зал, внутреннее убранство которого в точности копировало интерьер принадлежавшего Тэйлору Хиту дома в нью-гэмпширской глуши. Сам Тэйлор Хит был директором набиравшей силу рекламной компании «Уиллоу и Хит», пробивавшей брешь в редеющем строю рекламных монстров.