Пылкая страсть к чувственной темноволосой рабыне одно время жгла его как огнем, даже после предательского возвращения своевольной красавицы в объятия некогда совратившего ее негодяя. Прежде чем волны праведного презрения успели загасить в душе юноши этот мучительный жар, вероломный трибун Вителлий обманом вовлек Лавинию в заговор против римского императора, а потом хладнокровно зарезал сообщницу, отводя подозрения от себя. До сих пор вид несчастной Лавинии, валявшейся в луже крови, вытекшей из рассеченного горла девушки и запачкавшей ее темные пряди, то и дело вставал перед мысленным взором Катона. В такие мгновения он безмерно страдал.

Вся сила его нерастраченной юношеской любви теперь питала в нем жгучую ненависть к высокопоставленному интригану, столь сильную, что никакое, пусть даже самое жестокое воздаяние за свершенное тем злодеяние, не показалось бы ему слишком чрезмерным. Однако Вителлий не только избежал наказания, но и благополучно вернулся вместе с императором в Рим. Осознав, что задуманное им покушение вот-вот сорвется, он сумел извернуться и выставить себя не преступником, а героем. Увидев, что телохранители Клавдия плотно смыкаются вокруг своего господина, Вителлий подскочил к подосланному им самим же убийце и заколол его. Теперь император считал трибуна своим спасителем и выражал монаршую благодарность целыми ливнями почестей и наград.

Внезапно нахлынувшие воспоминания навлекли на лицо юного оптиона столь горестную гримасу, что его спутница испугалась.

— Эй, что с тобой?

— А? Прости, я задумался.

— О чем, мне, наверно, не стоит и спрашивать?

— Не стоит. Тебя это вообще не касается.

— Надеюсь. Взгляни-ка, вот и вино.

Галл вернулся к стойке с двумя кружками, от которых шел такой густой аромат, что он вмиг взбодрил опечаленного Катона. Трактирщик принял у молодого человека монету и вновь повернулся к своей лохани.

— Эй, а где сдача? — поинтересовался Катон.

— Никакой сдачи, — бросил, не оборачиваясь, трактирщик. — Вино вздорожало. На море шторм.

— Но…

— Тебе что, не нравятся мои цены? Тогда давай топай отсюда. Пей там, где тебе позволяет карман.

У Катона кровь отхлынула от лица. Ничем не примечательная обычная грубость, с какой подчас сталкиваешься по сто раз на дню, вдруг вызвала в нем прилив дикого гнева. Он сжал кулаки, страшно вытаращил глаза и открыл рот, чтобы исторгнуть из него поток грязной брани. В какой-то миг он вообще был готов наброситься на уже поглощенного своим привычным занятием старика и то ли придушить его, то ли порвать в клочья. Однако этот миг миновал, и юный Катон, всегда гордившийся своим самообладанием, смущенно обмяк: ему стало стыдно за свою дурацкую вспышку. Украдкой он обвел взглядом зал — не заметил ли кто чего, но, похоже, смотрел в его сторону только один человек. Рослый здоровяк средних лет безучастно стоял в отдалении, опираясь на стойку и выразительно поигрывая рукоятью кинжала, прячущегося в деревянных, обитых металлическими пластинами ножнах. Очевидно, это был нанятый стариком вышибала, судя по длинным волосам тоже галл. Детина, поймав взгляд оптиона, поднял руку, погрозил ему пальцем и снисходительно улыбнулся, как взрослый, предупреждающий малыша, что ему надо вести себя тихо.

— Катон, я вижу пару мест у огня. Хорошо бы занять их.

Несса легонько подтолкнула своего кавалера к кирпичному очагу, где, шипя и треща, занималась новая порция мокрых поленьев. Катон малость поупирался, но потом уступил. Они, стараясь не расплескать горячий напиток, протиснулись сквозь толпу посетителей и уселись на два низеньких табурета, присоединившись к счастливчикам, гревшим бока возле груды пылающих дров.

— Слушай, что все-таки с тобой происходит? — спросила Несса. — Там, у стойки, ты был сам не свой.

— Правда?

Катон пожал плечами и осторожно приложился к дымящейся кружке.

— Правда. Мне показалось, что ты вот-вот на кого-нибудь кинешься.

— Да, я был к тому близок.

— А Боадика говорила, что ты сдержанный малый.

— И это не расходится с истиной.

— Тогда в чем же дело?

— Это личное, — резко бросил Катон, но опомнился. — Прости, я не хотел тебя обидеть. Просто мне неприятно об этом сейчас говорить.

— Понимаю. Тогда давай поговорим о другом.

— И о чем же?

— Не знаю. Придумай сам что-нибудь. Полагаю, тебе не мешает отвлечься.

— Ну, хорошо… этот кузен Боадики… Празутаг, что ли? Он и вправду так грозен, как ты утверждаешь?

— Еще бы.

Несса нахмурилась. По ее круглому безмятежному личику прошла тень беспокойства.

— Он ведь не просто воин. Ему подвластно и многое прочее.

— Что это за «прочее»?

— Я… я сама в том не очень-то разбираюсь.

— Значит, если он сюда заявится, вам с Боадикой несдобровать?

Несса покачала головой. Она очень аккуратно прихлебывала из своей кружки вино, но все же пара капель попала на плащ. Мелкие бусинки, прежде чем впитаться в ткань, багрово блеснули.

— Нет, ничего страшного с нами, конечно же, не случится. О, Празутаг, разумеется, побагровеет, как свекла, и поднимет крик, но на том все и кончится. Стоит Боадике поласковее взглянуть на него, как он тут же переворачивается на спинку и ждет, когда ему пощекочут животик.

— И сам тоже хочет пощекотать ей брюшко?

— Заметь, это ты сказал, а не я.

Несса, вытянув шею, посмотрела через зал на подругу, которая, видимо позабыв обо всем, нежно поглаживала щеку Макрона, а потом повернулась к Катону и тихонько, как будто влюбленная парочка могла ее услыхать, прошептала:

— Ты только не болтай никому, но кое-кто поговаривает, что Празутаг вообще от нее без ума. Весной он намерен сопроводить нас обеих в родные края. И я совершенно не удивлюсь, если он, пользуясь случаем, попросит отца Боадики выдать ее за него.

— И тот отдаст ее?

— С большой радостью.

— А как сама она к этому отнесется?

— О, она, разумеется, согласится.

— Вот как? Но… почему?

— Не каждый день девушке предлагает руку будущий правитель икенов.

Катон, помедлив, кивнул. Боадика, как очень многие из встречавшихся ему женщин, видимо, ставила положение в обществе выше каких-то там чувств. Макрону он в любом случае решил ничего не говорить. Какой бы Боадика ни сделала выбор, это ее личное дело, пусть сама с ним и разбирается. Хотя, конечно, история темная.

— Жаль. Она заслуживает лучшего.

— Конечно заслуживает. Вот почему она и крутит с твоим командиром. Пусть хоть поразвлечется, пока есть возможность. Вряд ли дикарь муженек даст ей много свободы.

Позади них вдруг послышался грохот, и Катон, обернувшись, увидел, что в пивную через распахнутую мощным пинком дверь протискивается гороподобный гигант. Когда нежданный гость неловко выпрямился, его голова коснулась свисавших с потолка клочьев соломы. Сердито выругавшись на родном языке, верзила пригнулся и шагнул вперед, чтобы опять, уже без помех, выпрямиться и оглядеться по сторонам. При своем невиданном росте он был невероятно широк в плечах, руки его, обнаженные до локтей, сплошь поросли жесткими волосами. Катон непроизвольно сглотнул, мигом, хотя и без радости, догадавшись, кого это принесло.