торжественного дворецкого. Он ничего не сказал, но посмотрел на него. Я выскользнула из плаща и лениво протянула его ему.

– Нет, я не пойду наверх, – сказала я в ответ на его взгляд, полный растущего изумления.

Затем я повернулась к зеркалу в вешалке для шляп и начала приводить в порядок волосы. В нем отражалась пара полуоткрытых портьер, за которыми виднелась комната, залитая приглушенным розовым светом ламп. Я почувствовала движение за портьерами – шевеление юбок, что-то вроде любопытства.

Когда мы вошли, послышались голоса. Теперь я заметила крадущийся, время от времени свистящий шепот. Званого обеда не было. Мы собирались пообедать en famille. Тем лучше. Аккуратно причесавшись, я повернулась к дворецкому и, коснувшись рукой линии своего корсажа, пробормотала:

– Майор и миссис Тэтчер.

Мужчина отдернул занавеску, и, громко объявил наше имя, я прошуршала в комнату, Том за мной.

У пустого камина, лицом ко входу, в позах ожидания, стояли молодой мужчина и женщина. В мягком розовом свете лампы я разглядел их изумленные лица или, скорее, изумленные глаза, потому что они отчаянно пытались стереть со своих лиц всякое удивление. Женщина преуспевала лучше всех. У нее это неплохо получалось. Увидев меня, она улыбнулась почти естественно и подошла ко мне, изрядно подражая гостеприимным манерам хозяйки. Она была молода и очень хороша собой: изящная, хрупкая женщина в развевающемся кружевном чайном платье. Ее рука была тонкой и маленькой, настоящая американская рука, и сверкала кольцами. Краем глаза я видела, как ее муж борется со своим изумлением и смотрит на Тома. Том стоял позади меня, громоздко нависая, ничего не говоря, но тупо глядя сквозь стекло, вставленное в глаз, и дергая себя за усы.

– Моя дорогая миссис Кеннеди, – сказала я самым сладким и томным голосом, – мы опоздали? Надеюсь, что нет. Там такой туман, что я уж думала, мы никогда сюда не доберемся.

Мои пальцы коснулись ее руки, и я посмотрела ей в глаза. Она была чрезвычайно любопытна и расстроена, но улыбалась смело и почти непринужденно. Я видела, как она внутренне борется за то, чтобы поставить меня на место, и задавалась вопросом, сможет ли она.

– И наконец, – бойко продолжила я, – я могу представить вам своего мужа. Я боялась, что вы начинаете думать, что он что-то вроде миссис Харрис. Гарри, дорогой, миссис и мистер Кеннеди.

Все поклонились. Том протянул свою большую лапу и на мгновение взял ее маленькую ручку, а затем отпустил. У него был просто флегматичный, неуклюжий, совиный вид армейского человека определенного типа.

– Ужасно рад, что попал сюда, – прогремел он и посмотрел на мистера Кеннеди.

Мистер Кеннеди не был таким хозяином положения, как его жена. Он не то чтобы испугался, но внутренне растерялся, не зная, что делать.

– Рад познакомиться, – громко сказал он Тому, совершенно забыв свой английский акцент. – Рад, что вы смогли здесь побывать. Туманная ночь, все в порядке!

Я посмотрела на часы. Том торжественно стоял на коврике у камина, глядя на огонь. Кеннеди на мгновение не нашлись, что сказать, и мне пришлось снова посмотреть на часы, прищуриться и заметить:

– Только половина шестого. На самом деле мы вовсе не опаздываем. Знаете, Гарри такой пунктуальный человек, и он боится, что у меня появились непунктуальные привычки, пока его не было.

– Его не было какое-то время, не так ли? – Спросила миссис Кеннеди, переводя с одного на другого проницательные глаза, жаждущие информации.

– Четыре года с уланами в Индии, – снова прогремел Том.

Кеннеди вздохнули с облегчением. Они оба сели, и было очевидно, что они собирались духом для новых усилий.

Я сделала то же самое. Я поняла, что должна быть биографична в разумной степени, ровно настолько, чтобы удовлетворить любопытство, не создавая впечатления, что я сижу и рассказываю историю своей жизни так, как это делает героиня в первом акте пьесы.

– Он приехал только в прошлую субботу, – сказала я, – и вы можете себе представить, как я была рада, что смогла привезти его сегодня вечером в ответ на ваше любезное приглашение.

– Я очень рада, что он смог приехать, – пробормотала миссис Кеннеди, не обращая внимания на испуганный взгляд, брошенный в ее сторону мужем. – Очень удачно, что в этот вечер вы были свободны.

– Я повсюду таскаю его с собой, – продолжала я с девичьей болтливостью. – Люди начали думать, что майор Тэтчер – это миф, и я показываю им, что его очень много, и он очень жив. Вот уже четыре года, знаете ли, я живу здесь, сначала в этой жалкой квартирке на Хаф—Мун—стрит, а потом в своей квартире, вы знаете, на Гауэр-стрит. Довольно милое местечко, но теперь, когда в нем живет Гарри, оно стало намного лучше.

– Конечно, – сказала миссис Кеннеди с таким сочувствием, какое было совместимо с ее стремлением наброситься на те крохи информации, которые я уронила. – Как скучны были для вас эти четыре года!

– Скучно! – Я повторила, – скучно – это не то слово! – И я выразительно, акробатически закатила глаза к потолку.

– Она бы там не выдержала, – неожиданно прорычал Том басом. – Слишком жарко! Этель терпеть не может жару, никогда не могла.

Затем он замолчал, уставившись на огонь под зачарованным взглядом мистера Кеннеди. Как раз в этот момент объявили об обеде, и я услышала, как он сказал, входя следом за нами:

– В Индии очень жарко, миссис Кеннеди. Однажды в Дели я четыре дня просидел в холодной ванне и читал романы Уэверли.

На что миссис Кеннеди весело ответила:

– Я думаю, что это усыпило бы вас, и вы могли бы утонуть.

Это был один из самых замечательных обедов, на которых я когда-либо присутствовала. Из двух пар Кеннеди чувствовали себя наименее непринужденно. Они больше, чем мы, боялись, что их разоблачат. Холодный пот выступал на лбу мистера Кеннеди, когда разговор переходил к теме предыдущих встреч, и миссис Кеннеди начинала лихорадочно говорить о других вещах. Она была из тех женщин, которые ненавидят быть неравными в любых социальных ситуациях; и я должна признаться, учитывая, насколько она была неподготовлена, на этот раз она держалась с тактом и духом. У нее был обильный поток светской беседы, которой, похоже, владеют многие американцы, и она плавно и неутомимо переходила от одной темы к другой. Я усилила впечатление, которое уже произвела, упомянув о своих титулованных друзьях, небрежно позволив их именам слететь с моих губ, как жемчуг и бриллианты слетают с уст добродетельной принцессы.

Том тоже преуспел, превосходно преуспел. Когда в разговоре появились признаки томления, он заговорил об Индии. Он дал нам несколько