которая ему, вечному труженику-хлопотуну, один-единственный раз всего на работе по случаю и досталась… Но ушлый Михаил не унимался, просил, требовал адрес брата – объяснял, что похороны, мол, дело святое и для всех членов семьи обязательное… Тогда жена Виктора Антонина решила схитрить и заявила гостю с лукавцем, что не знает адреса санатория: муж его, дескать, не сообщал и писем не писал оттуда; только раз один прислал телеграмму, что доехал нормально, что лечится – и всё… Но Михаил был мужиком упорным и до ужаса пронырливым главное, хитрым как сто чертей. Его, как стреляного воробья, на мякине было не провести, с порога не одурачить. Он, недолго думая, побежал к Виктору на работу и там выведал нужный адрес в профкоме, после чего понёсся на почту стрелой и отбил брату срочную телеграмму: «Немедленно приезжай! У нас несчастие! Василий умер! Без тебя не справимся. Татьяна и Михаил»… И как не хотелось Виктору покидать подмосковный санаторный рай, лечебно-массажные процедуры и кормёжку сытную, лесной воздух – пришлось всё бросать и возвращаться домой после недельного отдыха. Иначе поссоришься со всей роднёй, братом и сестрой в первую очередь, которые к тебе после этого задницей повернутся…

Как только расстроенный Виктор вернулся и братцу сразу же позвонил – тут у него и началась катавасия, а отпуск и отдых кончились. Старший-то хотя и работал в горисполкоме на хорошей должности, большие деньги там получал, имел связи, – но по любым житейским вопросам обращался к среднему брату, работавшему мастером в горкомхозе, месте достаточно хлебном и выгодном в советские времена, где тогда было всё – стройматериалы, машины, электрики и сантехники, маляры, штукатуры, каменщики, рабочие и разнорабочие, которые занимались благоустройством города, могли что угодно достать и что надо сделать. Только плати, не жидись, и щедро пои их всех водкой и самогонкой: ребята в лучшем виде любую халтуру тебе провернут, не закапризничают и не заленятся… Поэтому-то Михаил Виктора и призвал, хитрюга, и сразу же на него переложил похороны.

И Виктор действительно не сплоховал: побежал на работу сразу же, всё там начальству в двух словах объяснил и попросил помощи. И ему, как добросовестному труженику, помогли, отрядили целую бригаду рабочих копать могилу, нести гроб и венки, дали даже машину для перевозки родственников.

Откомандированные работяги, должное им надо отдать, трудились на совесть – долбили ломами мёрзлую землю два дня как каторжные, чистили снег, убирали дорожки. Устали как черти, вымотались до упора, постоянно ругались и матерились при этом, покойника втихаря чихвостили, умершего так некстати; а под конец потребовали водки побольше с закуской – для поддержания духа и сил.

Организатор-распорядитель Виктор естественно побежал к вдове. «Давай, – сказал, – Аннушка, раскошеливайся, не скупись. Люди по-честному трудятся, тебе помогают. Так что плати, не жалей, подогревай рабочих». Но та его сразу же послала: заявила с порога решительно, что у неё денег нет и не будет, что ей ещё предстоит поминальный стол накрывать, закупать продуктов и всё такое. А это – большие расходы… «Так что как хочешь, но плати и рассчитывайся давай с ними сам, Вить, вместе с Мишкой и Танькой. А на меня не рассчитывайте и не дёргайте больше по пустякам: у меня и без того голова идёт кругом… Это же ваш братец, в конце-то концов, – добавила зло. – Хоть чуточку на него потратьтесь…»

И опять проблемы, опять ругань, шум и мат до небес. И это всё при покойнике!…

Делать было нечего: рабочих требовалось хмелить и кормить побыстрей, пока они долбить и копать не бросили и с кладбища не ушли, озлобленные и голодные. Виктор побежал к родне, сестре и брату, стал их трясти, раскручивать на выпивку и закуску… Тем тоже это всё не понравилось, такая наглость с Анькиной стороны. Но брата они всё ж таки выручили, товарищей его накормили и напоили за собственный счёт, и даже и деньгами отблагодарили…

Но на этом проблемы с похоронами дяди Васи не закончились, были ещё впереди. Потому что в ритуальной конторе сделали обыкновенный гроб, стандартный по заказу вдовы, в который 140-килограммовый покойник категорически не умещался, наполовину наружу вылезал как подошедшее тесто из кастрюли. Пришлось работникам морга наспех гроб увеличивать, расширять. Что у них очень скверно в итоге и получилось – без соответствующих инструментов-то, навыков плотницких и столярных.

Потом огромного дядю таскали в Церковь на отпевание, что мужикам-работягам было сделать хотя и тяжеловато, конечно же, но удобно пока, без проблем. Но вот когда после службы его потребовалось тащить на руках через всё городское кладбище уже непосредственно к самой могиле, да через глубокий снег, через проходы могильные, узкие, к похоронным процессиям не очень-то приспособленные, – тогда-то мужики-носильщики и надорвали себе пупки и тяжеловеса-покойника не единожды про себя обматерили и прокляли…

И на поминках потом разразился скандал: хитрющая вдовушка Анна решила накрыть всего лишь два стола – для близких родственников и соседей. А тех, кто работал, могилу честно капал, не жалея рук, и таскал на горбу покойника через ограды и снег к месту последнего пристанища, – их-то, главных действующих лиц по сути, она к поминальному столу приглашать категорически не собиралась – пожадничала, чертовка.

И опять пришлось разнервничавшемуся Виктору брать поминки лишние на себя, приглашать своих мужиков добросовестных в ресторан и там их всех угощать на славу, благодарить за помощь, за сквалыгу-родственницу извиняться… Брат и сестрёнка и тут ему пособили с денежками, в беде не бросили, слава Богу. Но главные-то хлопоты и нервотрёпка всё равно достались ему одному, среднему брату усопшего, который, хотя покойника и плохо переносил все последние годы, увы, – но на похороны приехал вовремя и всё сделал как надо. Последние нервы истрепал на похоронах, как чумовой мотаясь три дня по городу, ссорясь и цапаясь со всеми подряд, сердце той руганью надрывая…

После похорон мужа вдова его Анна и вовсе выкинула номер: позвонила Михаилу, Виктору и Татьяне и объявила им троим со злорадством, которое долго копила в душе, в поганеньком сердце носила, что знать-де она никого больше из них не хочет – ни знать, ни общаться, ни даже здороваться. Добавила, нервно возвысив голос, что с покойником-де жила и мучилась всю дорогу, с таким-то безногим уродом. А под конец и вовсе до того договорилась, стерва, что, мол, подсунули они ей когда-то “залежалый товар” – инвалида негодного и убогого, который с малолетства-де никому из них не нужен был, не люб, и от которого она, Анна, имела всю жизнь одни сплошные расстройства