Но особое внимание Эйнштейна привлекала студентка из той же группы Милева Марич – девушка из Сербии. В те времена в университете трудно было встретить студента-физика с Балкан, тем более – женщину. Милева была потрясающей девушкой. Представьте: она самостоятельно приняла решение поехать в Швейцарию, потому что в этой стране – единственной из немецкоговорящих стран – женщин принимали в университеты. В Политехникуме она стала всего лишь пятой женщиной, изучающей физику. Эйнштейн встретил подходящую пару – даму, способную говорить на языке его первой любви. Он не смог перед ней устоять и быстро разорвал отношения с Марией Винтелер. Он мечтал, что они с Милевой станут профессорами физики и совместно сделают великое открытие. Очень скоро они влюбились друг в друга по уши. Разлучаясь на каникулы, писали длинные страстные любовные письма, называя друг друга всевозможными милыми и забавными прозвищами, такими как «Джонни» и «Долли». Эйнштейн адресовал своей возлюбленной стихи и взывал к ней: «Я могу поехать куда захочу – но я везде чужой, и мне не хватает двух твоих маленьких ручек и пылких уст, полных нежности и поцелуев». Эйнштейн и Милева Марич обменялись примерно 430 письмами, которые сохранил один из их сыновей. (По иронии судьбы, хотя семья Эйнштейнов жила едва ли не в бедности и едва сводила концы с концами, недавно некоторые из этих писем были проданы на аукционе за $400 000.)

Друзья Эйнштейна не могли понять, что он нашел в Милеве. Если сам Эйнштейн был общительным человеком и обладал превосходным чувством юмора, то Милева, четырьмя годами его старше, не могла похвастать такой жизнерадостностью. Она была замкнутой, часто бывала не в духе и никому не доверяла. Кроме того, она заметно хромала (у нее от рождения одна нога была короче другой), что еще сильнее отдаляло ее от окружающих. Друзья перешептывались у нее за спиной по поводу странного поведения ее сестры Зорки, которая вела себя не всегда адекватно и позже была помещена в клинику с диагнозом «шизофрения». К тому же, что самое важное, социальный статус Милевы вызывал серьезные сомнения. Если швейцарцы посматривали на евреев сверху вниз, то сами евреи, в свою очередь, сверху вниз смотрели на обитателей юга Европы, особенно выходцев из Балканских стран.

Милева не питала по поводу Эйнштейна никаких иллюзий. Его блестящий талант, как и непочтительное отношение к любым авторитетам, успели уже стать легендой. Она знала, что он отказался от немецкого гражданства и придерживался непопулярных взглядов по вопросам войны и мира. Она писала: «Язычок у моего милого весьма язвительный, к тому же он еще и еврей».

Растущая привязанность Эйнштейна к Милеве проложила трещину в его отношениях с родителями. Его мать, одобрительно смотревшая на отношения сына с Марией, сильно невзлюбила Милеву. Она была уверена, что девушка недостойна Альберта и наверняка погубит и его самого, и их репутацию. Попросту говоря, по мнению матери, она была слишком старой, слишком больной, слишком неженственной и… слишком сербкой. «Из-за этой мисс Марич я переживаю самые горькие часы в своей жизни, – признавалась она подруге. – Если бы это было в моих силах, я сделала бы все, чтобы удалить ее с нашего горизонта. Я ее по-настоящему не люблю. Но я потеряла всякое влияние на Альберта». Она предупреждала сына: «К тому времени, когда тебе будет 30, она превратится в старую ведьму».

Но Эйнштейн твердо решил встречаться с Милевой, даже если это грозило разладом их дружной семье. Однажды, приехав в гости к сыну, мать спросила у Эйнштейна: «Что же из нее получится?» – и, услышав в ответ «Моя жена», неожиданно бросилась на постель и горько разрыдалась. Она обвинила Эйнштейна в том, что он губит свое будущее ради женщины, «которая не может войти в приличную семью». В конце концов, столкнувшись с яростным неприятием со стороны родителей, Эйнштейн вынужден был отложить свои планы женитьбы на Милеве до окончания учебы и получения хорошо оплачиваемой работы.

В 1900 г., когда Эйнштейн окончил Политехникум с дипломом по физике и математике, удача от него отвернулась. Считалось, что он получит место ассистента. Это было нормальной ситуацией, особенно с учетом того, что все экзамены он сдал и курс окончил с хорошими результатами. Но поскольку профессор Вебер отозвал свое предложение о работе, Эйнштейну, единственному с его курса, отказали в должности ассистента – по существу, демонстративно дали пощечину. Нахальный студент внезапно обнаружил себя в весьма непростых обстоятельствах, особенно с учетом того, что ручеек материальной помощи от состоятельной тетки в Генуе пересох в связи с окончанием университета.

Эйнштейн, не подозревавший о глубине и силе антипатии Вебера, сослался на него как на рекомендателя, не догадываясь о том, что это может окончательно подорвать его будущее. Постепенно он, хотя и неохотно, начал понимать, что эта ошибка, вероятно, положила конец его карьере еще до ее начала. Он горько жаловался: «Я давно бы нашел [работу], если бы Вебер не вел со мной нечестную игру. Но я все равно делаю все возможное и не теряю чувство юмора… Бог создал осла и дал ему толстую шкуру».

Примерно тогда же Эйнштейн попросил о швейцарском гражданстве, но получить его было невозможно, пока он не мог доказать, что имеет работу. Его мир рушился. В голову уже приходили мысли о том, что он мог бы, как бродяга, играть на скрипке на улицах.

Его отец, поняв отчаянное положение сына, написал профессору Вильгельму Оствальду в Лейпциг, умоляя взять сына ассистентом. (Оствальд даже не ответил на это письмо. По иронии судьбы через 10 лет именно Оствальд первым выдвинул Эйнштейна на Нобелевскую премию по физике.) В те времена Эйнштейн часто жаловался на то, каким несправедливым стал вдруг мир: «Просто потому, что у каждого из нас есть желудок, мы все обречены на участие в этой гонке». Он грустно писал: «Родным я в тягость, и никак иначе… Было бы наверняка лучше, если бы меня вообще не было».

В довершение всех прочих неприятностей предприятие его отца снова обанкротилось. Более того, отец Эйнштейна растратил все наследство жены и залез в долги к ее семье. Альберт остался без всякой финансовой поддержки, ему ничего не оставалось, кроме как искать место учителя, хотя бы самое скромное. В отчаянии он начал просматривать газеты в поисках любых намеков на хоть сколько-нибудь подходящую работу. В какой-то момент Эйнштейн почти отказался от надежды стать когда-нибудь физиком и всерьез задумался о работе в страховой компании.

В 1901 г. он устроился преподавателем математики в Винтертурскую техническую школу. В промежутках между изматывающими занятиями Альберт умудрился выкроить немного времени и написать свою первую статью «Следствия теории капиллярности», которая, как Эйнштейн понимал и сам, не потрясла основы мироздания. На следующий год он устроился на временную работу тьютором в школу-пансионат в Шафхаузене. Верный себе, Альберт не смог найти общий язык с авторитарным директором школы Якобом Нюшем и в конце концов был уволен. (Директор был так разъярен, что обвинил Эйнштейна в подстрекательстве к революции.)

Эйнштейн начинал думать, что всю оставшуюся жизнь ему придется влачить жалкое существование, наставляя нерадивых школьников и просматривая объявления в газетах. Его друг Фридрих Адлер вспоминал, что в то время Альберт жил практически впроголодь. Он потерпел полный крах. Тем не менее отказывался выпрашивать подачки у родных. И в это же время на Эйнштейна обрушились еще две проблемы. Милева во второй раз завалила выпускные экзамены в Политехникуме. Это означало, что ее карьера как физика, по существу, закончилась не начавшись. С такими удручающими результатами никто и никогда не принял бы ее на следующую ступень обучения. Испытав болезненное разочарование, она потеряла интерес к физике. Романтическим мечтам молодых людей о совместном исследовании Вселенной пришел конец. А затем, в ноябре 1901 г., когда Милева была уже дома, Альберт получил от нее письмо с известием о том, что она беременна!