Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как раз после поднятия груза зазвучала тревога — два коротких сигнала клаксона. Вы, вероятно, помните, как оно было в Альпах, когда нам пришлось скидывать за борт золото моего отца.
— Не хочу даже вспоминать.
— Значит, забыть не можете, — констатировал Алек. Фольгер их всех тогда чуть не приговорил тем, что припрятал на борту четверть тонны золота. — Балластная тревога означает, что на корабле перевес, а потому Дилан с доктором Барлоу все эти часы проводят в грузовом отсеке. Разбирают, должно быть, груз для выяснения, отчего он оказался тяжелее, чем ожидалось.
— Все это весьма логично, — согласился Фольгер, а затем покачал головой: — Но тем не менее я не вижу, как всего-навсего один грузовой поддон может сказаться на весе трехсотметрового корабля. Абсурд какой-то.
— Вовсе не абсурд. «Левиафан» по сути своей аэростат, так что вес у него досконально соразмерен с плотностью…
— Благодарю вас, ваше ясновельможное высочество. Однако, — Фольгер выставил перед собой руку, — вашу лекцию по аэронавтике предлагаю оставить на потом.
— А я думал, граф, — натянуто заметил Алек, — вам покажется интересным, как аэронавтика в этот самый момент не позволяет вам сверзиться с высоты вниз.
— Да, действительно. Так что лучше, наверное, оставить это за специалистами, да, принц?
На ум напрашивалось как минимум несколько резких ответов, но Алек попридержал язык. Почему, интересно, Фольгер в таком гнусном настроении? Помнится, когда пару недель назад «Левиафан» повернул на восток, он был очень даже доволен, что летит подальше от Британии, где его наверняка ждет заключение. Постепенно он обвыкся с жизнью на борту корабля, обменивался регулярно сведениями с доктором Барлоу и даже завязал приятельство с Диланом. Однако весь истекший день граф был явно не в своей тарелке: смотрел на всех косо, грубил. Да и Дилан что-то перестал носить ему поднос с завтраком. У них что, вышла какая-то размолвка?
Фольгер сложил карту и сердито пихнул ее в ящик стола:
— Выясните, что это за груз от русских, даже если вам придется выбивать это из того парня кулаками.
— Под «тем парнем», я так полагаю, вы имеете в виду моего доброго друга Дилана?
— Хороша доброта у этого вашего друга. Если бы не он, вы бы сейчас были на свободе.
— Это был мой выбор, — сказал Алек твердо. Быть может, Дилан и в самом деле настоял на его возвращении сюда на корабль, но винить тут все равно некого, да и бесполезно. Решение он, Алек, принял самостоятельно. — Но спросить я спрошу. А вам, быть может, не мешает попытать на эту тему доктора Барлоу: вы же с ней на короткой ноге.
— Да хоть запытайся, — Фольгер удрученно качнул головой. — Эта женщина говорит лишь то, что им удобно нам поведать. Порционно.
— Может, как ни странно, намек на разгадку есть в ваших газетах? Что-нибудь о том, что русским нужна помощь в северной Сибири?
— Если бы. — Вспомнив что-то, Фольгер достал из выдвинутого ящика стола какую-то бульварного вида газетенку и сунул ее Алеку. — Вот. Хотя бы тот американец-репортер перестал о вас кропать.
Алек взял, посмотрел: газета «Нью-Йорк уорлд». На передней полосе репортаж Эдди Малоне, американского репортера, которого они с Диланом повстречали в Стамбуле. Малоне проведал кое-какие секреты о готовящемся восстании, и Алек тогда выменял историю своей жизни на молчание этого выжиги. Результатом явилась серия статей об убийстве родителей Алека и о его бегстве из дома. Все это на редкость неприглядно. Хотя в этой газете было не об Алеке. Заголовок зазывно гласил: «Дипломатический провал неустрашимых!»
Под броской надписью была фотография «Неустрашимого», шагохода-слона, на котором разъезжал по Стамбулу британский посол. Эту элефантину тогда, во время пребывания «Левиафана», попытались захватить подпольные германские агенты, спровоцировав для этого бунт, в котором умышленно обвинили британцев. Лишь проворство и сметка Дилана спасли тогда дипломатов от полного краха.
— Но ведь это было, когда… два с лишним месяца назад? И это в Америке называют новостями?
— До меня эта газета добиралась ровно столько, хотя, да, новость уже изначально была из разряда устаревших. Видимо, тому типу Малоне уже нечего было высасывать из пальца насчет вас.
— Ну, и слава богу. — Алек перелистнул страницу, где было продолжение статьи. Еще одна фотография: Дилан, раскачиваясь на хоботе элефантины, кидается на одного из германцев.
— Отважный гардемарин спасает положение, — с ухмылкой прочел Алек вслух. Ну вот, хоть раз в лучах славы вместо него искупнулся Дилан. — Можно я это себе оставлю?
Вильдграф не ответил — вместо этого он сердито глядел в потолок, на котором сейчас сидела вестовая ящерица.
— Принц Александр, — провещала она голосом ученой леди. — Мистер Шарп и я были бы рады, если б вы приобщились к нам в грузовом отсеке, если такое возможно.
— В грузовом? — живо откликнулся Алек. — Разумеется, доктор Барлоу. Скоро буду. Конец сообщения.
Фольгер хотел шугнуть ящерку рукой, но та уже успела ускользнуть в передаточную трубу.
— Отлично. Может, теперь у нас появятся хоть какие-то ответы.
Алек, сложив газету, сунул ее в карман.
— Хотя зачем я им там нужен?
— Для компании, разумеется, — фыркнул Фольгер. — Радость общения, все такое. Не будет же ящерица вам врать.
В грузовом отсеке пахло как в дубильне, старым мясом и кожей. Тут и там неровными стопами возвышались длинные бурые ломти, валялись куски дерева.
— Это и есть ваш драгоценный груз? — поинтересовался Алек.
— Две тонны вяленой говядины, полцентнера успокоительного и боеприпасы: тысяча пулеметных лент, — прочел по накладной Дилан. — Но есть еще и несколько неучтенных ящиков.
— Кое-что весьма неожиданное, — дополнила доктор Барлоу. Вместе с Таццой она находилась в дальнем углу отсека, разглядывая какой-то ящик. — Причем достаточно тяжелое.
— Тяжелое, — тоненько вздохнул у нее на плече лори, поглядывая на открытый ящик с таким неудовольствием, будто таскал его на себе лично.
Алек глазами поискал Бовриля. Тот свисал с потолка над головой у Дилана. Алек поднял руку, и тварюшка перебралась ему на плечо (граф Фольгер, само собой, являться к себе со всякими исчадиями не разрешал).
— Guten Tag, — поздоровалась тварюшка.
— Guten Abend, — поправил Алек, после чего обернулся к доктору Барлоу: — Могу я спросить, для чего царь просил нас поднять на борт кучу этого бекона?
— Нет, не можете, — ответила ученая леди. — Но попрошу вас взглянуть на этот неожиданный для нас груз. Нам нужен ваш опыт жестянщика.
— Мой опыт жестянщика?
Вместе с ученой леди Алек заглянул в недра ящика. Из упаковочной соломы беспорядочно выглядывали металлические части, в полумраке глянцевато поблескивая. Он присел на корточки, потянулся внутрь и вынул одну из частей. Тацца, понюхав ее, тихонько заскулил.