Беатрис тихо плакала, вспоминая, как девочкой ехала к Бенедикту. Тогда ужас безысходности был сильнее, тогда она была бесконечно одинока. Сейчас Крис мурлыкал у нее на коленях, на пальце дремал дракон.

С наступлением ночи карета подъехала к большому городу, в самой дорогой гостинице которого, для Беатрис и ее свиты был отведены просторные покои. Служанки помогли Беатрис переодеться, принесли ужин, застелили огромную кровать под бордовым балдахином. Вопреки обыкновению, Беатрис не сделала ни одной записи в дневнике. Крис улегся рядом с ней, положил ушастую голову ей на грудь и замурлыкал. Незаметно для себя она провалилась в сон.

Беатрис проснулась, но ей казалось, что на слышит еще отголоски смеха этой женщины. Лежа с закрытыми глазами, повторила мысленно странный и яркий сон. Город начинал просыпаться. Она медленно поднялась, боясь растерять ощущение сна. Крис проснулся и грациозно потянулся, вопросительно взглянув на нее. Беатрис подошла к сундучку с дорожными писчими принадлежностями и, быстро водя пером по бумаге, записала сон.

Позднее, в карете он все думала о женщине и качелях. О чем этот сон? Да, чтобы все встало на свои места нужно хорошенько раскачаться. Беатрис смотрела на мелькающие за окном пейзажи и приводила в порядок свои мысли. Начинался новый этап ее жизни, в котором многое будет зависеть уже от нее самой и от того, как высоко ее смогут вознести качели. И от того, сможет ли она остановить зыбкую реальность.

Кареты скрылись из виду. Бенедикт стоял, словно оглушенный, глядя на пустую дорогу. Вот и все… Он сделал над собой усилие и вернулся в дом. Велел растопить камин. Но с отъездом Беатрис в библиотеке стало пусто и неуютно. Он обвел равнодушным взглядом книжные полки, тусклая позолота корешков книг отсалютовала ему. Призрак Беатрис грустно смотрел на него с портрета. Бенедикт пошел бродить по опустевшему дому. В нерешительности замер перед дверью, ведущей в бывшие покои Беатрис и понял, что ни разу сюда не заходил. Распахнул дверь.

Комната была уютной и еще не утратила обжитого вида. На столе – идеальный порядок: очиненные перья, чернила в чернильнице, аккуратная стопка чистой бумаги. И конверт на столе. Бенедикт повертел его в руках и с удивлением прочел свое зашифрованное имя, вскрыл его и начал читать письмо, написанное на выдуманном им языке символов.

Бенедикт дочитал письмо, опустился в кресло, отложил лист и заплакал. Слуга, заглянувший в комнату, подумал, что хозяин замер в столь свойственной ему задумчивости и не решился его тревожить. Говорят, уезжающий забирает с собой только легкую грусть, а тоска – удел провожающего.

Этим вечером Бенедикт заперся у себя в кабинете. Он напился, как никогда в жизни. Слуги слышали, что он ходил по комнате, что-то бормотал: то сердито, то тоскливо звучал его голос.

Через неделю Бенедикт, похудевший и осунувшийся, словно, перенесший тяжелую болезнь, уехал из имения в город.

В городском доме Бенедикта ночи напролет было светло, музыканты, сменяя друг друга, исполняли модные мелодии. На кухне суетились повара. Дом был полон гостей. Знатные друзья и приятели, дамы полусвета, старые подруги и любовницы Бенедикта составляли пестрый хоровод. Он играл в карты, и удача шла к нему в руки, разговоры его были остроумны, суждения едки. Гости смеялись, танцевали. Бенедикт был лихорадочно весел, под его пальцами бодро звенела гитара и скабрезные куплеты слагались сами собой и тут же разлетались по городу.

Окна были распахнуты, густые ветви цветущей сирени заглядывали в комнату. Бенедикт сидел на ковре у дивана, перебирая струны, словно подбирая мелодию.

– Вчера я шел мимо трактира, что на площади у фонтана. Угадайте, какую песню я услышал? – спросил маркиз Виллар, прихлебывая вино из большого кубка.

– Про старого шута? – почти утвердительно спросил Реми – хороший приятель Бенедикта.

– Да, мой дорогой! Это оглушительный успех… – Бенедикт только хмыкнул.

– Весьма сомнительный успех у черни…

– Не соглашусь! Чернь – лучшее мерило успеха. – Они все были изрядно пьяны.

– Вкусы черни! Фи! – Реми презрительно сморщил нос – Друг мой, Бенедикт, что скажешь?

– А что тут скажешь? Сегодня поют – завтра забудут… Все тлен, все это не имеет значения! Есть только сейчас, этот миг, эта сирень и это вино!

– Да, вино! И женщины!

– И дамы!

– Дамы? Похоже, нас здесь заждались – шурша юбками несколько женщин вошли в комнату.

Бенедикт отложил гитару и пошатываясь поднялся, что отвесить почтительный поклон. Сама высокая и крепкая из вошедших приобняла его и помогла остаться на ногах. По комнате прошло оживление.