Глядя в его суровые карие глаза, Эрин понимала, что он не преступит эти многовековые запреты. И это означало, что ей придется найти свой путь вниз, в библиотеку.

Не дойдя нескольких ярдов до дальней стены базилики, она устремила взгляд на статую святого Фомы — апостола, который сомневался во всем, пока не заполучит твердых доказательств. Эрин чуть заметно улыбнулась, несмотря на тревогу. «Моя душа во многом следует примеру этого апостола».

Она подошла ближе к статуе. Под ногами изваяния находилась маленькая дверца. Обычно ее не охраняли, но сейчас, направляясь к ней, Эрин увидела, что у входа стоит швейцарский гвардеец. Дверная ниша наполовину скрывала его от взгляда проходящих мимо. Грейнджер сжала зубы и шагнула в сторону из поля его видимости. Она знала, кто в ответе за это нежданное препятствие.

«Черт бы тебя побрал, Бернард...»

Должно быть, кардинал поставил тут гвардейца после их жаркого спора, заподозрив, что Эрин может попытаться проникнуть в подземелья без разрешения.

Она начала искать решение проблемы — и обнаружила его в руках у девочки, идущей чуть поодаль от нее. Девчушке было лет восемь или девять, и она, отчаянно скучая, шаркала ногами по узорчатым мраморным плитам и катала в ладонях ярко-зеленый теннисный мячик. Ее родители вышагивали в нескольких ярдах впереди, оживленно беседуя между собой.

Эрин догнала девочку и подстроила шаг под ее походку.

— Привет.

Девчушка подняла взгляд, с подозрением щуря синие глаза. Нос ее был усыпан веснушками, рыжие волосы стянуты в два хвостика.

— Привет, — неохотно отозвалась она по-английски, как будто знала, что на приветствия монахинь отвечать положено в любом случае.

— Можно одолжить у тебя мяч?

Девочка спрятала теннисный мячик за спину, покрепче сжав его в ладонях.

Ладно, выберем другую тактику.

Эрин подняла руку, показав зажатую в пальцах купюру в пять евро.

— Тогда можно у тебя его купить?

Глаза девочки расширились, она уставилась на соблазнительную бумажку — а потом протянула Эрин пушистый мячик, соглашаясь на обмен и одновременно исподтишка посматривая вслед родителям.

Когда сделка была завершена, Эрин подождала, пока дитя отойдет подальше и присоединится к отцу и матери. Потом ловким незаметным движением бросила мяч по длинной дуге через весь неф, туда, где в нескольких шагах от охраняющего дверцу гвардейца стояла плотная группа из нескольких человек. Мяч ударил в затылок невысокого человека в сером плаще.

Тот выкрикнул несколько ругательств по-итальянски, и суматоха быстро распространилась на всю группу. Как и надеялась Эрин, швейцарский гвардеец отошел, чтобы узнать, что случилось.

Воспользовавшись тем, что он отвлекся, Эрин бросилась вперед и сунула в дверной замок ключ, который дал ей Христиан. По крайней мере петли оказались хорошо смазаны и не скрипнули, когда она распахнула дверцу. Оказавшись внутри, женщина захлопнула за собой дверь и на ощупь заперла. Сердце ее неистово колотилось.

Эрин приложила ладонь к двери, ощущая, как в душе нарастает тревога. «Как же я смогу выйти обратно и не попасться? »

Но она знала, что менять что-либо уже слишком поздно.

Теперь ей оставался только один путь.Эрин включила фонарик и огляделась по сторонам. Перед ней тянулся длинный тоннель. Свод потолка изгибался на высоте примерно в девять футов от пола, в стенах виднелись ниши. Около двери стоял пыльный дубовый стол, на котором лежали восковые свечи и спички. Эрин взяла несколько свечей и один коробок спичек, но не стала пока зажигать их. Этот запас пригодится ей на тот случай, если в ее фонарике сядет батарейка.

Она вынула из кармана карту. На обратной стороне Христиан начертил схему тоннелей, ведущих в само Святилище. Зная, что пути назад нет, женщина придержала рукой тяжелую юбку монашеского облачения и зашагала вперед. Ей придется пройти не менее мили, прежде чем она достигнет врат Святилища.

От ее поспешных шагов фонарик подрагивал вверх-вниз, его узкий луч метался впереди Эрин, высвечивая входы в боковые тоннели. Она про себя считала их.

Один неверный поворот, и я буду блуждать в этом лабиринте не один день.

Страх заставил ее ускорить шаг. Она спускалась по узким лестницам и все дальше углублялась в путаницу коридоров. Крошечный флакон с кровью Христиана ударялся о ее бедро, напоминая о том, что ценой за знания всегда была кровь. Эту идею вколотили в нее еще в детстве — вколотили в буквальном смысле, когда отец нашел книгу, которую Эрин прятала под матрасом. Грубый голос отца и сейчас еще звучал в ее памяти, перенося ее в далекое прошлое.

— Что произошло с Евой, когда она отведала плод с Древа Познания? — вопрошал отец, возвышаясь над девятилетней Эрин. Его сильные руки — руки фермера — были сжаты в тяжелые кулаки.

Девочка не была уверена, следует ли ей отвечать на его вопрос, и предпочла промолчать. Он всегда сильнее злился на то, что она говорила, на его молчание.

Книга — «Альманах фермера» — лежала открытой на чисто подметенном дощатом полу, свет лампы озарял ее желтоватые страницы. До того дня Эрин читала только Библию, потому что отец сказал, что там содержатся все знания, какие когда-либо понадобятся ей.

Но на страницах альманаха она обнаружила новые знания: когда сажать семена, когда собирать урожай, в какие даты луна пребывает в той или иной фазе. Там даже было несколько шуток, которые и выдали ее падение. Она слишком громко смеялась над ними, и ее застали, когда она сидела под столом, поджав ноги, и читала альманах.

— Что произошло с Евой? — продолжал вопрошать отец, и в его низком голосе прозвучала угроза.

Эрин попыталась защититься, отвечая ему строками из Библии и стараясь держаться как можно скромнее:

— «И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги[3]».

— И каково было их наказание? — продолжал отец.

— «Жене сказал: умножая умножу скорбь твою...[4]»

— И вот урок, который ты получишь от руки моей.

Отец заставил ее выбрать ивовый прут и приказал ей встать перед ним на колени. Повинуясь ему, Эрин опустилась на чисто вымытый матерью пол и стянула через голову платье. Мать сама сшила это платье для нее, и девочка не хотела его запачкать. Эрин аккуратно свернула его и положила на пол рядом с собой. Потом обхватила руками свои замерзшие колени и стала ждать ударов прутом.

Отец всегда заставлял ее долго ждать первого удара, как будто знал, что ожидание боли почти так же тяжко, как сама порка. Спина девочки покрылась мурашками. Уголком глаза она смотрела на раскрытый альманах и не жалела ни о чем.